Крест неверия

Режиссеры венецианского фестиваля задумались о том, что делают с человеком вера и религия: в "К чуду" Терренса Малика получилось заумно, в картине «Рай. Вера» Ульриха Зайдля – скандально, в «Мастере» Пола Томаса Андерсона – драматично, а в «Я тоже хочу» Алексея Балабанова – условно.

"Любовь любит нас", – бормочет за кадром женский голос по-французски. "Я думаю о Нем", – отвечает мужской голос по-испански. 1-я реплика принадлежит Ольге Куриленко, вторая Хавьеру Бардему; молчит лишь Бен Аффлек, все напряженнее всматриваясь в пространство и силясь разглядеть там что-то трансцендентное. Это новый фильм великого Терренса Малика "К чуду", и пока переполненный зал не отрывается от экрана. Через считанные минуты кино кончится, и публика возмущенно засвистит и затопает ногами. Гении разделяют зрителей и критиков, это нормально, – однако тут провал бесспорен. Методика свободного монтажа и неизменно подвижной камеры, представленная в "Древе жизни", предыдущем фильме режиссера, тут доведена до абсурда: сюжет невнятен, актеры не играют, текст можно перестать слушать в любой момент.

Пожалуй, лучшее применение для такого зрелища – включить его без звука на автореверсе в какой-нибудь модной галерее, и пусть себе играет: зачем сидеть в зале 2 часа, благоговейно затаив дыхание, категорически непонятно.

Иные скажут, что Малик заигрался, что поза затворника и гуру окончательно свела его с ума. Другие будут утверждать, что в фильме слабый сценарий: отдать бы его в другие крепкие руки, и было бы все тип-топ. Но проблема глубже. Малик пытается снимать кино о приближении к Абсолюту (отсюда заголовок: «К чуду» – в смысле, к главной французской святыне, Мон Сен-Мишелю, куда едут в паломничество влюбленные герои) и о его трагической недостижимости, над которой все время размышляет герой Бардема, заброшенный в американскую глушь священник-испанец. Но диалог с высшими силами не дается ни Бардему, ни самому Малику: его пафос кажется то слишком абстрактным, то вовсе фальшивым, а многозначительность вызывает смех. Проблема богооставленности – возрастающей нужды человека в высшем авторитете и невозможности его обрести – неожиданно оказалась центральной на 69-м Венецианском фестивале.

И некоторым авторам удалось поднять ее в более острой и художественно актуальной форме, чем Малику. Например, австрийский радикал Ульрих Зайдль тоже снимает без четкого сценария, а диалоги в его картинах – результат импровизаций, но его новая работа "Рай. Вера" (вторая часть "райского" триптиха после показанной в Каннах "Любви" о сексуальном туризме) отчетливо и жестко расставляет точки над i.

Анна-Мария – родная сестра симпатичной тетушки, навещавшей Кению в "Рае. Любви", – главная героиня "Веры". Играет ее изумительная Мария Хофштаттер ("Собачья жара", "Импорт-экспорт"), которая готовилась к роли 7 лет.За это время она успела пожить в монастыре, приняв обет молчания, провести неделю в лесу без пищи, а также походить по квартирам иммигрантов в венских предместьях, пытаясь обратить их в католичество.

Именно этим на экране занимается Анна-Мария, по основной профессии медсестра, взявшая на время действия фильма отпуск. Поначалу кажется, что этим картина и ограничится: днями улыбчивая тетушка с волосами, забранными в пучок, бродит по чужим домам со статуэткой Мадонны, вечерами молится и кается, ползая по своему просторному жилищу на коленях и бичуя себя перед распятием. Но впоследствии страсти накалятся, а распятие будет снято со стены и использовано, мягко говоря, не по назначению. Ведь Иисус – предмет страстной и вполне земной любви героини, который для нее противопоставлен реальному мужу – парализованному седобородому мусульманину: в один прекрасный день тот заявится домой после многолетнего отсутствия и начнет устанавливать там свои порядки.

"Вера" – смешной и безнадежный фильм о том, как любовь к Всевышнему лишает права на любовь твоего ближнего. Конфликт блаженной миссионерки Анны-Марии и патриархального Надиля (его сыграл тезка – массажист из Вены Надиль Салех, отнюдь не инвалид) – не противоборство христианства с исламом, а схватка души с телом – которые в конечном счете оказываются неотделимыми друг от друга. Из дома, где ее ждет супруг, героиня постоянно сбегает к незнакомцам: ее встречи с одиноким чудаком, недавно похоронившим маму, с русской алкоголичкой, не способной ни секунды прожить без бутылки водки, или двумя респектабельными гражданскими супругами, живущими «во грехе», могли бы потянуть на серию отдельных короткометражных фильмов.

Однако в конечном счете Анна-Мария возвращается к Надилю – ей приходится выбирать между ним и небесным супругом, укоризненно взирающим на нее со стены. Похожая драма разворачивается в жизни Фредди Куилла (лучшая роль Хоакина Феникса, достойная и венецианских наград, и "Оскара") – героя умопомрачительного "Мастера" Пола Томаса Андерсона. Хотя действие происходит в ХХ, а не XXI столетии, в Америке, а не Европе.

В центре сюжета не пожилая женщина, а молодой мужчина, суть происходящего на удивление близка: сексуальные фрустрации, перманентная неудовлетворенность и одиночество моряка-алкоголика, вернувшегося на родину после Второй мировой. Все это приводит его к религиозному культу – в секту харизматичного Ланкастера Додда (Филипп Сеймур Хоффман).

Апокриф гласит, что в основе образа Додда лежит реальная биография Рона Хаббарда, основателя сайентологии, но при просмотре фильма этот вопрос оказывается сугубо второстепенным. «Мастер» состоит из череды парадоксальных, гротескно-выпуклых живых картин, представляющих в разрозненных эпизодах одиссею Фредди – неврастеника и визионера, балансирующего на грани между юродством и богоискательством. До конца остается неясным, была ли в жизни Фредди большая любовь – Дорис, юная нареченная, ждавшая его в своем белоснежном доме с фронта, да так и не дождавшаяся, – или он ее выдумал.

То же самое можно сказать и о Додде – то ли подлинном пророке, то ли шарлатане, то ли воображаемой фигуре отца. Вселенная фильма создана настолько виртуозно и при этом плотно, операторские эскапады Михая Малаймаре (это он снимал три последних фильма Ф. Ф. Копполы) и гипнотизирующая музыка Джонни Гринвуда так затягивают зрителя, что и он теряет чувство реальности. Количество вопросов, с которыми нас оставляют последние кадры «Мастера», позволяет дать лишь одно логическое объяснение всему увиденному и пережитому:

этот фильм – развернутая аллегория взаимоотношений человека и Бога, которые уже давно искренне ненавидят друг друга, но обойтись друг без друга все еще не способны. На это же, кстати, указывает и заголовок, который можно трактовать сколь угодно расширительно.

Не точку, но многоточие в этой нескончаемой теме поставит премьера новой картины Алексея Балабанова "Я тоже хочу", представленная в параллельном венецианском конкурсе "Горизонты". В начале фильма один из его персонажей, Музыкант (Олег Гаркуша), идет в церковь, да и остальные герои – Бандит, Алкоголик, Проститутка – к религии явно неравнодушны, но веры для удовлетворения их мечты не хватает: приходится прибегнуть к суеверию.

Погрузившись в угрожающе-черный джип, все вместе они отправляются в паломничество к легендарной Колокольне Счастья, расположенной где-то между Питером и Угличем, в тщательно охраняемой зоне вечной ядерной зимы. Говорят, желания одних она удовлетворяет, а других отвергает, обрекая на неминуемую погибель.

Вряд ли кто-то удивится, встретив в самом финале непростого пути еще одного странника – самого Балабанова, впервые сыгравшего в собственном фильме. Разумеется, кинорежиссеры пытаются угадать и описать то, чем живет современное человечество, но и сами как-никак к нему принадлежат. Потому сейчас, к концу года, который, согласно древним поверьям, должен увенчаться Концом Света, они понемногу уходят от модной апокалиптической тематики – кажется, для того, чтобы напоследок помолиться. Каждый на свой лад.