Вячеслав Шаповалов: "Следствие считает, что я препятствовал ВСУ, но почему-то не на 100, а на 20 процентов"

Бывший замминистра обороны Украины Вячеслав Шаповалов, отвечавший за тыловое обеспечение Вооруженных Сил, после "яичного скандала" получил от Государственного бюро расследований подозрение, но не в коррупции, не в завышении цен и не в закупке продовольствия. Он подозревается в препятствовании ВСУ путем подписания контрактов на поставку амуниции для военных, по которым было куплено некачественной продукции на сумму более 1,1 миллиарда гривен. После вручения подозрения Шаповалова арестовали и поместили в СИЗО.

16 марта Киевский апелляционный суд рассмотрел апелляционную жалобу Шаповалова и его защитников, в которой они требовали изменить меру пресечения с содержания под стражей на домашний арест. Однако суд жалобу не удовлетворил даже несмотря на то, что сторона защиты привела ряд аргументов, подвергших сомнению обоснованность обвинений против бывшего замминистра.

Нам удалось задать Шаповалову ряд вопросов о деталях подозрения против него, о том, действительно ли у него был мотив препятствовать ВСУ и как это доказано, и почему он считает дело против себя ничтожным и опасным для государства. Общение с Шаповаловым состоялось при посредничестве его адвокатов.

Ожидалось, что после скандала с закупками продуктов питания для ВСУ по завышенным ценам и после вашего добровольного увольнения вас если и будут в чем-то подозревать, то именно в завышении цен на продовольствие или в обогащении за счет бюджетных средств. То есть – в коррупции. Однако оказалось, что ГБР вручило вам подозрение в препятствовании ВСУ, потому что вы, как считают следователи, намеренно закупили средства индивидуальной защиты ненадлежащего качества. И это было неожиданно. Что произошло?

До того момента, пока ко мне не пришли с обыском и не вручили подозрение, я вообще не знал, что ведется такое расследование. При этом я не мог предположить, что меня заподозрят в препятствовании деятельности ВСУ. Вот это оказалось полной неожиданностью, ведь для того, чтобы делать такое, нужно иметь мотив, умысел или какую-то материальную заинтересованность, а у меня не было мотива, я ничего от этого не получил.

Как следствие установило, что у вас был умысел?

Никак. Оно его не установило, а лишь безосновательно и бездоказательно пришло к выводу, что умысел у меня был, а какой и почему – об этом ни слова. То есть я не коррупционер и ни копейки у государства не украл, хотя и подозреваю, что общественность считает наоборот.

В подозрении, которое вам вручили во время обыска, указаны факты, на которых оно основывается. Какие это факты? На основании чего следствие и прокуратура считают, что вы препятствовали ВСУ?

Почти треть текста подозрения содержит ссылки на Конституцию, законы, внутренние документы Минобороны, где сказано, кто и как должен действовать и что делать. Собственно, на этом подозрение и базируется, мол, я должен действовать так и так, но действовал якобы вопреки, что неправда – и это следует из приведенных фактов. Почти по всем конкретным договорам закупок с конкретными поставщиками следователи указали, что якобы я намеренно не включал в эти договоры пункты о контроле качества. Но, во-первых, не я подписывал все эти договоры, а Департамент закупок, во-вторых, все те законы, перечисленные в первой трети подозрения, позволяли делать именно так.

Почему?

Потому что во время военного положения система закупок была существенно упрощена – и именно об этом следователи сами и написали в подозрении. Упрощение процедур означает, что Министерство обороны в условиях военного положения должно действовать максимально быстро или своевременно для обеспечения потребностей ВСУ. Не секрет, что численность Вооруженных Сил после начала вторжения возросла в разы – была проведена мобилизация, и мы все видели тысячи добровольцев, выстроившихся в очереди к военкоматам. Их всех нужно было срочно одеть, накормить, научить и вооружить. Именно для этого процедуры и были упрощены. И именно поэтому я, как заместитель министра обороны, который формирует и отвечает за политику обеспечения армии, а также Департамент закупок, осуществляющий эту политику, срочно начали решать эту проблему – нужно было купить много амуниции, средств защиты и одежды немедленно.

То есть, не включать в договоры пункты о качестве было допустимо?

Да, потому что это были международные договоры, не предполагающие соблюдение чисто внутренних украинских нормативов. До того, как процедуры были упрощены, мы должны были покупать только у украинских поставщиков и подписывать договоры по нашим внутренним правилам, а после объявления военного положения мы получили законное право на прямой импорт. При этом отсутствие в международном договоре отдельного пункта о качестве вовсе не означает, что можно покупать и поставлять все что угодно и какого угодно качества, поскольку в договорах четко прописаны спецификации и ответственность сторон договора, в том числе за качество. В отдельном пункте не было нужды.

Я лично не давал указаний Департаменту закупок, что именно и у кого именно нужно покупать, но поставщики имели сертификаты качества или соответствия стандартам, и не просто стандартам, а стандартам НАТО. Также у них были баллистические сертификаты.

Если проанализировать, где именно расположены упомянутые в подозрении поставщики, то нетрудно убедиться, что все они из стран НАТО, таких как США, Турция, Польша, Греция, Словения и так далее. Поэтому у Департамента закупок не могло возникнуть никаких оснований заранее считать, что, имея сертификаты, они поставят некачественную продукцию.

Однако следствие считает, что именно так и вышло. Почему?

Действительно, часть продукции была признана некачественной. Эксперты брали образцы, проводили осмотр и испытания, так и стало известно о том, что не все товары отвечают нашим требованиям.

Более того, в некоторых случаях речь идет не только о несоответствии украинским требованиям, но и об очевидной некачественности, как, например, нити, которые без труда вытягивались из ботинок и тому подобное. Почему поставщики из НАТО продали некачественную продукцию, даже имея сертификаты?

Я могу полагаться только на выводы экспертов. Но в любом случае нельзя считать, что буквально все, что вы покупаете за границей, обязательно качественно на 100%. Именно поэтому в договорах прописана ответственность сторон, в том числе – поставщика или производителя. И как только было установлено, что какая-то единица или партия некачественные, сразу же со стороны Министерства обороны началась претенциозная работа, то есть от поставщиков и производителей начали требовать устранить недостатки, заменить товары или вернуть деньги. Этот процесс сейчас продолжается и по контрактам, которые мне инкриминируют.

Еще в октябре прошлого года, пока шло следствие, о котором я не знал, Минобороны создало специальную комиссию из числа юристов, экспертов по логистике и других специалистов, которая отслеживает всю дебиторскую задолженность по всем тысячам и тысячам контрактов на десятки миллиардов. Необходимость в комиссии возникла как раз из-за большого количества контрактов и необходимости контроля качества. Комиссия постоянно мониторит все эти контракты и поставки и в случае необходимости контактирует с поставщиками и добивается выполнения условий договоров. Если это не помогает, подается иск в суд. Это сложная, кропотливая, но системная работа, она началась задолго до скандала с яйцами.

Поэтому нельзя говорить, что все деньги украинских налогоплательщиков были потрачены на хлам без компенсации, это не так, иначе из-за необходимости проводить претенциозную работу можно, если захотеть, посадить половину министерства по статье "препятствование ВСУ". Мол, "поставщик не выполнил условия контракта – значит, вы препятствуете ВСУ!".

По версии стороны обвинения, я так сильно препятствовал ВСУ, что никто не пострадал: ни люди, ни государственные финансы. Интересно, что изменится, когда станет известно, что по этим договорам товары или продукция – поставлена и принята, некачественные товары – либо заменили, либо вернули деньги, включая пеню, штрафы?

Дело против меня ничтожно на том основании, что все эти договоры – это сугубо хозяйственные отношения между сторонами, и эти отношения можно урегулировать законным способом, скажем, в хозяйственном суде или в международном арбитраже, если нужно. Даже если бы на моем месте был не я, а кто-то другой, все равно здесь нет состава преступления, потому что это хозяйственные отношения между Министерством обороны, как стороной, заказывающей товары и услуги, и поставщиком. И все.

И есть еще одно важное обстоятельство, о котором мало кто знает. Россияне догадывались, что нам не хватает снаряжения для армии, поэтому почти во всем мире они бросились контрактовать все то, что было необходимо нам, включая сырье. Они платили деньги и даже переплачивали, но не забирали продукцию, чтобы она нам не досталась.

Вас также подозревают в том, что вы делали 100-предоплату за поставки. Хотя непонятно, был ли в этом состав преступления. Он был?

Нет, потому что это, во-первых, делалось законно. Почему нельзя производить предоплату в полном объеме, когда в договоре прописана ответственность поставщика? Во-вторых, поставщики, насколько мне известно, не очень хотели продавать нам амуницию на условиях частичной или постоплаты, потому что они тоже слышали заявления своих правительств о том, что через три-четыре дня Украина исчезнет с карты мира. Поэтому условие для Украины было простым и понятным: извините, но вы должны оплатить полную сумму, иначе мы вам ничем не сможем помочь. Как говорится, ничего личного – только бизнес. Они понимали, что мы в форс-мажоре, и не хотели сами оказаться в нем. А нам нужно было обеспечивать армию, поэтому мы делали предоплату, если не было другого варианта получить то, что нужно армии "на вчера".

Кстати, не по всем договорам была полная предоплата: с американским поставщиком было договорено, что Департамент закупок сделает 30-процентную предоплату, а остальную выплатит после того, как продукция будет доставлена. И именно этот факт также указан в подозрении. То есть, когда произведена полная оплата, то это почему-то плохо, а когда уплачена часть сейчас, а остальное через две недели, когда товар получен, – это хорошо. А в чем принципиальная разница, если в итоге было получено все?

Следователи посчитали, что в целом стоимость некачественной продукции оценивается в более чем 1,1 миллиарда гривен. Довольно значительная сумма.

Это примерно 25 миллионов долларов. Я не употребляю слово "лишь", потому что это не мелочь, но речь тогда шла, повторяю, об обеспечении возросшей в разы армии. А общая сумма контрактов, фигурирующих в подозрении, составляет, если я не ошибаюсь, 5 миллиардов гривен.

То есть в денежном измерении пятая часть того, что купило Министерство, было некачественным. Это как-то слишком много, вы так не считаете?

Есть разница между некачественным товаром и тем, который не соответствует украинским нормам, что не означает, что он некачественный. Также наличие некачественного товара в поставках не свидетельствует о мошенничестве или ином злом умысле. Да, я согласен – это довольно большая часть того, что не попало к использованию Вооруженными Силами, к сожалению. Но шлемы, бронежилеты, обувь и все остальное на 4 миллиарда из 5-ти – они используются по назначению. То, что было признано некачественным, ни минуты не использовалось армией и не причинило вреда.

И из этого следует очевидный вывод: вреда от моих действий не было, не было умысла, никто не пострадал, а наоборот – армия по этим договорам была обеспечена на 4 миллиарда гривен, а речь идет о десятках тысяч единиц продукции.

Так какой же у меня мог быть умысел препятствовать ВСУ, если оказалось, что они были обеспечены необходимым? Неужели вы думаете, что я планировал навредить ВСУ на 20%? А почему не на 30 или 40? И почему не на все 100, вот что интересно.

Во время апелляции по поводу изменения вашего содержания под стражей на домашний арест вы сказали суду, что не признаете себя виновным, но казалось, что ваши аргументы и аргументы ваших защитников были проигнорированы. Как думаете, почему?

Во время апелляции по моему содержанию под стражей дело не рассматривалась по сути, однако, действительно, у меня сложилось впечатление, что судьи нас слушают, но не слышат. В частности, интересна аргументация прокурора, почему меня следует держать в СИЗО: он просто зачитал все прописанные в УПК риски, которые могут возникнуть, если меня поместить под домашний арест даже с браслетом. Мол, я могу убежать, могу повлиять на свидетелей и так далее по всему списку. Но почему прокуратура считает, что я буду это делать? Я ранее не был судим. Я никогда раньше не влиял на свидетелей. Я ведь не рецидивист. То есть моя репутация в этом плане – безупречна. Однако карательная система этого уже не учитывает.

Кроме того, единственный свидетель, на показаниях которого базируется обвинение против меня, это руководитель Департамента закупок, который также находится в следственном изоляторе и которого, в отличие от меня, обвиняют в растрате государственных средств. Так как я могу влиять на него, если он находится в камере?

Почему суд не слышит аргументы моих адвокатов, почему в судебном процессе нет соревнования между обвинителями и защитниками, мне сложно сказать, могу только догадываться.

Ваш защитник назвал обвинение против вас абсурдом.

Это так и есть. И по закону, и даже по логике, которая в том, как именно изложено подозрение против меня, не просматривается. Это напоминает процесс по Кафке, выбраться из которого очень сложно.

Можно ли сказать, что вы стали, условно говоря, жертвой общественного запроса на борьбу с коррупцией, особенно в армии и особенно во время войны?

Думаю, так можно сказать, и мне жаль, что в глазах общественности я – коррупционер, хотя меня обвиняют не в коррупции. К сожалению, эти важные детали уже никого не интересуют, мол, "коррупционера посадили в тюрьму – вот и хорошо". Фактически, еще до приговора суда моя репутация разрушается. Но ведь мы правовое государство или хотим им стать…

Почему вам назначили такой астрономический залог – более 400 миллионов гривен?

Этот вопрос не ко мне, я не понимаю, как вычислили такую ​​сумму. С ней я вошел в ТОП-5 самых больших залогов. Оказаться в "клубе миллионеров" – это, конечно, "большая честь", но в материалах дела есть справка о моих доходах – полтора миллиона гривен за четыре года. Во время обыска у меня изъяли менее 10 тысяч долларов разными валютами, которые я показал добровольно, как и свои телефон и планшет. Это все, что мы с женой имели.

Защитники предлагали суду справку о доходах моей жены, которых тоже не хватит на залог, даже если бы мы вдвоем прожили и проработали не одну жизнь, но суд даже не ответил на это предложение, просто сделал вид, что его не было.

Наверное, такой размер залога должен свидетельствовать о моей исключительной опасности. Или это было сделано для того, чтобы я не вышел из СИЗО. Кстати, сначала прокуроры просили 500 миллионов гривен. И выходит так, что 1,1 миллиарда гривен для государства – это много, а 500 миллионов для обычного человека – так, копейки. Сложно принять такую ​​логику.

Сейчас некоторые наблюдатели сравнивают ваше дело с делами против Андрея Коболева и Андрея Пивоварского, мол, это не очень хорошая тенденция, когда во время борьбы с коррупцией пытаются посадить людей побольше и рангом как можно выше. Вы сами видите такую ​​тенденцию? И не считаете ли вы, что вы именно в нее и попали?

На самом деле, все это разные дела. Коболев – менеджер или антикризисный менеджер, развивший государственную компанию, выиграл суд против россии и получил бонус, который был согласован всеми ответственными органами и должностными лицами. Пивоварский – реформатор, менявший правила игры в целых отраслях на цивилизованные, и никаких бонусов, насколько мне известно, не получил. Они действовали смело, нестандартно и творчески, потому и были успешны. Я просто выполнял свою рутинную, обычную работу, хотя и в чрезвычайной ситуации. В каком-то смысле я тоже был антикризисным менеджером. Разве кто знает больший кризис, чем война? И я тоже ничего, кроме уголовного дела, не получил.

Вот если бы меня обвинили, например, в том, что я брал "откаты" у поставщиков из НАТО, что само по себе абсурдно, вот тогда мне было бы в каком-то смысле легче все это опровергать в суде, потому что такое даже представить трудно, тем более – доказать. Меня можно было бы обвинить, допустим, в служебной халатности, но у меня не было ни одного выговора или замечания к своей работе со стороны министра, и, как шутит мой адвокат, для целого заместителя министра обороны халатность – это не так громко звучит, а вот препятствование ВСУ – это уже другое дело. Может быть, это и есть причина того, что меня преследуют – чтобы мой кейс был показательным? Но ведь нужны хоть какие-то вменяемые доказательства и хотя бы что-то похожее на логику.

Кстати, статья 114-1 Уголовного Кодекса, по которой меня подозревают, очень опасна, ведь под понятие "препятствование законным действиям ВСУ" теперь можно подвести что угодно. На самом деле, Верховный Суд таким препятствием считает, например, блокировку военных колонн, частей и т.п. То есть речь идет о физическом препятствии. На моем примере мы видим, что препятствием теперь может считаться что угодно. И тут немного попахивает 1937-м годом, потому что так мы дойдем и до "врагов народа", и до "иноагентов". Скажем, журналист пишет критическую статью об армии, и в этом тоже можно усмотреть препятствие. Хотим ли мы аналогичный российскому закон о дискредитации вооруженных сил?

А вот что все эти три кейса объединяет, так это то, что нынешнюю тенденцию антикоррупционной борьбы можно охарактеризовать следующим образом: если ты сделал доброе дело для своей страны в критические моменты, тебе не избежать наказания. По крайней мере так оно может выглядеть со стороны, если внимательно присмотреться. И это, к сожалению, очень плохой сигнал, потому что после случившегося со мной и другими желающих пойти на государственную службу и буквально спасать страну будет меньше и меньше. Тогда уж лучше сообщать о вакансиях на госслужбе откровенно: "Достойная зарплата, дружный коллектив и уголовное дело в конце". Особенно это касается так называемых "расстрельных должностей", каковой была моя, – исторически это такая должность, когда рано или поздно к тебе возникнут вопросы, несмотря на то, действительно ли ты виноват. Я об этом знал, но нужно было работать на нашу обороноспособность.

Не думаю, что все это верный путь для государства, которое отстаивает свою независимость и является страной – кандидатом в члены Евросоюза. И, конечно, мы очень нуждаемся в реформе судебной системы, которая должна не только следовать букве закона, но и выносить справедливые решения, потому что закон без справедливости – это инструмент репрессий.