Реквием по живому

Выходит в свет "Бездумное былое" – автобиографическая книга Сергея Гандлевского, написанная для проекта "Частные лица". Проект задумывался его автором, литератором Линор Горалик, как серия вдумчивых интервью с поэтами; частично они уже публиковались в сети. Однако Сергей Гандлевский, соратник Бахыта Кенжеева и Дмитрия Пригова по поэтическим группам "Московское время" и "Альманах", начав отвечать на вопросы, в итоге сочинил целую повесть.

Чудо в том, что эта книжка вообще вышла: перфекционист Гандлевский скуп на слова, пишет по несколько стихотворений в год, каждое сказанное слово доводит до болезненного совершенства. К тому же одна его художественная автобиография – роман "Трепанация черепа" – уже изрядно нашумела в середине 90-х, есть элементы жизнеописания и в его "НРЗБ" 2002 года.

Но тут – рассказ о себе без элементов фикшн: от предков-купцов и до декабря на Болотной площади. Может показаться, что именно события на Болотной заставили молчуна Гандлевского разговориться, – однако те, кто ждет от поэта речей с баррикад, будут разочарованы. Все "нулевые" Гандлевский подытоживает в 2-х емких предложениях: "В 2000 году к власти в России пришел отталкивающий человек – старательно вытесненное в подсознание советское привидение, нечто низменно-дворовое из похмельного сна. Он и его помощники принялись умело и прилежно совращать страну на перепутье, будто протягивать стакан водки запойному человеку, нетвердо решившему наконец завязать".
Возможно, новая оттепель (и последующий заморозок) не особо интересуют Гандлевского потому, что все это уже было в конце 80-х – начале 90-х годов: вечера у поэта Михаила Айзенберга (емко переданные фразой "пили много, но пристойно"), 1-е воодушевление митингов и шествий, "этакое многомесячное карнавальное настроение, как будто нам в кровь подмешали газировку". Столкновения в коммунальном коридоре с соседом-милиционером, где автор одевался на демонстрацию, а сосед – туда же, но в оцепление.

Но теперь, в заканчивающемся обещанием неких подвижек 2011-м, как и в предшествующем ему, прошедшем без перемен десятилетии, поэта интересует только его жизнь. И хотя "25-й кадр смерти подмигивает, как и прежде", пишет Гандлевский, "я рассчитываю еще пожить".

И 1-м из главных инструментов такого разговора о себе становится у поэта, как ни странно, пристальный взгляд в спину ушедшим товарищам, ровесникам и современникам. Живые и здравствующие Лев Рубинштейн или Михаил Айзенберг удостаиваются в книге только беглого упоминания, а вот портретирует в "Бездумном былом" Гандлевский только мертвых. "Сказать про него, что он был сильный человек, – ничего не сказать. Из него, если вспомнить образ Николая Тихонова, получились бы отменные гвозди", – пишет он о Дмитрие Пригове. "Несмотря на мягкие манеры, чувствовалось, что он умеет, в случае надобности, поставить на место или отшить. Отзывы его о российской политике и отечественных нравах, включая литературные, были выношены, точны и брезгливы", – о Льве Лосеве. "Меня подкупало, что мы оба смотрели на вещи сквозь трезвое оконное стекло", – о Петре Вайле.

Но при этом книга Гандлевского – не о мертвых, а для живых. Она о возможности частной жизни, когда с тобой постоянно пытаются играть в жизнь публичную, – и о тех путях, которыми автор реализовывал эту стратегию. "Я прожил немассовую жизнь, – подытоживает поэт. – Мои вкусы, поступки, друзья, суждения вряд ли близки и симпатичны большинству". При этом каждый из ушедших друзей-современников как будто никуда не уходит. Их физическое отсутствие становится лишь поводом подвести итоги жизни своего поколения: "Мы жили в свое удовольствие, насколько это в принципе осуществимо".

Фото : magazines.russ.ru