Цилиндр и шпага

Прошел 1-й показ моцартовской оперы "Дон Жуан" в постановке Роберта Карсена, дирижер – Даниэль Баренбойм. Имена создателей спектакля в рекламе не нуждаются: дирижер (член еврейской семьи из России, осевшей в Аргентине) давно числится в первой мировой 10-ке оркестровых маэстро, а плодовитый режиссер из Канады где только не ставил – практически все крупнейшие оперные дома мира имеют его спектакли. Почерк Карсена (для тех, кто видел хотя бы несколько его опусов) довольно легко узнаваем, поскольку большинство из них так или иначе сводится к схеме "театр в театре".

Формулировка включает в себя смысловые отростки типа "жизнь – театр, а театр – жизнь". Нынешний спектакль, поставленный Карсеном год назад, подробно разрабатывает такую схему. "Дон-Жуан" из "Ла Скала" – подарок режиссера пригласившему его коллективу. Главным героем становится конкретный зал прославленного театра, зеркальное отражение которого с самого начала появляется в декорациях, а шире – театральный зал вообще, подмостки как идея и как возможность включать в художественное пространство постановки зал того старинного театра, где гастролирует спектакль.

Как бы то ни было, подобный факт очков репутации Бренбойма и театру " Ла Скала" не добавляет. Тем более что певцы почти все работали так, что заслушаешься. Да, к голосам Джузеппе Фильяноти (Оттавио) и Анны Прохазки (Церлина), хоть они и мировые звезды, на этом спектакле можно было периодически придираться. Зато литовец Костас Сморигинас (Мазетто) попал в точку с сочной простоватостью своего персонажа. Румын Адриан Сампетреан (Лепорелло себе на уме) составил почти идеальный вокальный и актерский ансамбль с элегантно-небрежным в манерах шведом Петером Маттеи, для которого партия Дон Жуана что вторая кожа. Бас из Одессы Александр Цимбалюк стал великолепным Командором. Белокурая шведка Мария Бенгтссон (Анна) манила своим чуть холодноватым сопрано. И совсем заворожила немка Доротея Рёшман (Эльвира), истинно моцартовская певица, с мощным и одновременно нежным голосом, играющим миллионами нюансов. Она, пожалуй, единственная, кто вливал в действие эмоции и тем нарушал принцип режиссера, потому что Карсен в "Дон Жуане" полон логики и далек от психологии. Он, что называется, с холодным носом, последовательно выстраивает крепкий выверенный каркас спектакля, в котором нигде ничего не выпирает и не провисает, нет «воды» и постановочных длиннот.

Весьма профессиональная, умная, но не особенно увлекающая работа. В каком-то смысле она напоминает инсталляции на выставках актуального искусства: этого "Дон Жуана" нужно просчитывать, прочитывать, а не переживать. Насколько это совпадает с музыкой Моцарта? Вопрос на засыпку. Ведь любой, даже самый радикальный оперный режиссер клянется, что он шел не от концепции, а, конечно же, от партитуры. Во всяком случае, миланское зрелище весьма остроумно и в меру интеллектуально. Больше с него не возьмешь.