Границы без дозорных

Коктейль из работ старых мастеров и актуальных художников призван возбудить интерес к эволюции традиционных ценностей. 1 из главных отличий европейской культурной политики от нашей состоит в ее нацеленности на провинцию. В частности, это касается музеев: хранилища искусства даже в маленьких городках отнюдь не прозябают, а бодро развиваются. Особенно показательна французская ситуация, где любой тамошний муниципалитет считает прямой своей обязанностью поддерживать и пополнять художественные коллекции, чтобы перед соседями не было стыдно. Вот и Музей изобразительных искусств Нанта – институция не слишком знаменитая, но вполне успешная – пользуется благосклонностью местных властей. Несмотря на последствия кризиса и тревожные ожидания грядущих потрясений, там сейчас ведется реконструкция старого музейного здания и строительство нового корпуса. Ну а чтобы в период ремонта фонды не пылились без дела, часть коллекции была отправлена на гастроли в Россию.

Нантский музей существует больше 2-х столетий, в его собрании немало старых мастеров, однако в последние годы предпочтение отдается современным авторам – и не только французским. Вроде бы логично было вывозить на гастроли что-нибудь одно – старое или новое, дабы не смешивать между собой эпохи и стили. Однако кураторы выбрали другой путь. Нынешний проект базируется как раз на намеренной эклектике, на провокативном соединении классической живописи с актуальными форматами и технологиями. Цементировать же пеструю мозаику должны представления о двух жанрах – портрете и пейзаже, вернее о том, во что эти жанры вылились и почему так получилось.

Концепция подразумевала две площадки, так что выставка разделена географически: кураторское эссе на тему портретов помещается в Государственном центре современного искусства (ГЦСИ), а пейзажная история – в музее современного искусства (ММСИ) на Петровке.

Да и выглядят разделы по-разному: в первом случае работы теснятся в едином пространстве, намекая на камерность портретного жанра, во 2-м разбегаются по анфиладным комнатам, символизируя ландшафтное раздолье. Теоретически все правильно и уместно, на практике ощутимы зазоры. Скажем, зал в ГЦСИ затемнен из-за наличия видеопроизведений (среди них коллекция перформансов Марины Абрамович и шестидесятническая работа Ивонн Райнер "5 легких пьес"), и по этой причине трудновато рассмотреть оттенки живописи Тинторетто и Жана-Батиста Греза. Что ж, всегда приходится чем-то жертвовать ради внятности кураторского высказывания.

Главный смысл его, надо полагать, состоит в том, что никто из художников последнего столетия – и даже самые радикальные из них – в действительности не покушался на классическое наследие. Лозунги насчет сбрасывания кого-либо и чего-либо с "парохода современности" не более чем гипербола, контекстный эпатаж. Традиционные жанры сами по вполне естественным и объяснимым причинам трансформировались и размылись до неузнаваемости. Творцы лишь чутко улавливали эти тектонические сдвиги – ну и слегка им помогали, в меру таланта и темперамента. Сопоставление старых и новых опусов должно приводить именно к такому выводу, а вовсе не к противоборству традиции и современности.

В целом звучит правдоподобно, однако имеются рукотворные проблемы с жанровой классификацией. Когда устроители помещают инсталляцию Тони Гранда из цепочки мумифицированных угрей в раздел "Пейзаж", они идут на полшага дальше, чем сам автор, едва ли рассматривавший свою работу в качестве замены изображениям природы. Или взять видео британца Дугласа Гордона "Через плечо", в котором зафиксированы несколько тягостные и даже мучительные манипуляции с кистями рук: здесь если и имеется претензия на "портрет", то чрезвычайно метафорическая.

Иными словами, границы жанров размываются не только художниками, но и искусствоведами, с охотой констатирующими "необратимые изменения традиции". Между тем стоило лишь немного строже задать рамки проекта – и отыскались бы куда более явные и точные аналогии между прошлым и настоящим.

Впрочем их и так немало. Сколь бы антагонистичными ни казались, к примеру, живописные пейзажи XVIII столетия и видеоинсталляции века нынешнего, между ними нет той пропасти, которая мерещится с первого взгляда. И не так уж непреодолимы различия между портретом французского мальчика четырехсотлетней давности и недавней картиной "Любопытный" Джеймса Рилли. Пожалуй, наиболее существенные отличия от прошлого коренятся не в технологиях и не в способах репрезентации, а в смене интеллектуальных акцентов. Нашим современникам мало видеть чье-то лицо, им безнадежно скучны природные или городские красоты сами по себе. Необходим вектор – в какую сторону думать по тому или иному поводу. Сегодняшние художники подобные векторы старательно набрасывают. Если их мысленно изъять, то в остатке будет или пустота, или нечто трудно определимое. Вот это нечто с произведениями старых мастеров соотносится очень даже уверенно.