Компромисс между Россией и Западом просто невозможен - Павел Казарин

Публицист, автор книги "Дикий Запад Восточной Европы" Павел Казарин изложил свое видение причин мировоззренческого конфликта между Россией и странами западного мира (Европой и США). По его мнению, проблема состоит в восприятии событий тридцатилетней давности.

Начиная с 2014 года, любая перспектива непосредственных переговоров Кремля и Запада пугает украинского обывателя: ему мерещатся в этом заговор и предательство. Да в том-то и штука, что эти страхи – бессодержательны.

Бессодержательные, а не безосновательные. Москва действительно хотела бы договориться с Вашингтоном и Брюсселем. И это желание может быть даже взаимным. Но компромисс между Россией и Западом просто невозможен.

Вся проблема – в разных картинках реальности.

Значительная часть российской элиты уверена, что Москва не проигрывала "холодную войну". Они считают, что распад Союза произошел не столько из-за краха советской модели, что не выдержала противостояния с западной, сколько из-за того, что Кремль добровольно согласился присоединиться к клубу западных игроков.

По их мнению, Россия в конце восьмидесятых в одностороннем порядке решила снять нависшую над миром угрозу ядерной войны. Поэтому, по их мироощущению, Москва не проигрывала противостояние – она добровольно согласилась пойти на компромисс, и ее предали.

Измена состоит в том, что ей не досталось место в "мировом президиуме", ее право на собственную "зону влияния" подвергли сомнению. И вообще, ее держали в дипломатической прихожей, не пустив за один стол с ключевыми игроками.

По сути, Россия ведет себя так, будто СССР и не распадался. Вроде бы он всего лишь переформатировался, но отношения по линиям "колонии – метрополия" остались в том же состоянии. И речь сейчас именно о той реальности, которая царит у изголовья жителей Кремля. То, что объясняет логику их поступков.

А для Запада такой подход выглядит бессмысленным. Потому что у Запада совсем другое видение произошедшего в 1991-м.

Европа и США воспринимают крах Советского Союза как поражение Москвы в холодной войне. Как результат столкновения двух моделей, одна из которых сошла с дистанции, не выдержав конкуренции. Как крах самого права Кремля на то, чтобы считать себя альтернативой, уровнем.

И эта разница взоров порождает непреодолимое противоречие.

Принадлежность к клубу победителей или к клубу проигравших дает разные полномочия. Проигравший теряет стартовые позиции, опускается в рейтинге и начинает все нарабатывать с нуля. Победитель свою позицию сохраняет и даже усиливает. Российская элита убеждена, что ее влияние на соседние страны – это естественное право, эдакая даря от истории. А для остального мира такой подход неясен и неестественн. Все равно что требование боксера вернуть ему чемпионский пояс после поражения.

Когда Барак Обама описывал Россию как региональное крупное сырьевое государство – он не пытался кого-то оскорбить. Он всего лишь описывал западный консенсус в отношении Москвы. Потому что для Запада тот факт, что Кремль не альтернатива Вашингтону – это аксиома.

Москва обречена снова и снова предлагать Западу новую "ялтинскую конференцию" – потому что видит себя в роли СССР. А Запад вынужден растерянно пожимать плечами, ведь видит перед собой страну, которая продает нефть и газ, а на вырученные деньги покупает все остальное.

Кремль убежден, что Запад хочет Россию разделить и разрушить – потому что считает себя глобальной цивилизационной альтернативой. Запад же видит в РФ источник сырья и рынок сбыта и потому искренне не понимает, зачем его надо разрушать.

Зачем побеждать? Зачем измельчать? Что потом делать с новыми государствами, на территории которых окажутся ядерные заряды? Кому нужен хаос на границах? Сомализация одной седьмой части суши – такая перспектива пугает всех на Западе достаточно сильно, чтобы не стремиться к необратимому.

Россия всматривается в зеркало и видит там СССР. Поэтому она считает, что все вокруг тоже видят в ней СССР, пытается вести себя как СССР и рассматривает угрозы, рассматриваемые Союзом. А Запад смотрит на Россию только как на Россию, хочет возвращения докрымской модели и пытается понять, где у Москвы красная линия, которую она не отважится пересечь.

Западная правда могла бы лишить Россию фобий. Но она слишком обидчива, чтобы Кремль согласился ее принять. А потому Москва и дальше будет оставаться заложницей собственной подозрительности.

"Для Атоса это слишком много, а для графа де ля Фер – маловато". То, что Кремль просит у Запада, могли бы предоставить СССР. Но Россия – не СССР. А потому Россия и дальше будет доказывать всем, что она – СССР.

И это будет продолжаться до тех пор, пока Кремль не достигнет вожделенного. До тех пор, пока Запад не рассмотрит в России то, чем она так отчаянно пытается притворяться. Пока он не осознает, что Москва пытается найти новые границы – и этот интуитивный поиск может продолжаться бесконечно. В это время Запад тоже увидит в отражении России – Советский Союз. Дооценить угрозы. Взвесит риски. И может решиться сыграть ва-банк.

И в этот момент Россия рискует обнаружить, что по степени собственной устойчивости она отнюдь не Советский Союз.