Почему путин выставляет себя в роли жертвы после нападения на Украину - Светлана Чунихина

Вице-президент Ассоциации политических психологов Украины Светлана Чунихина объяснила, в чем кроется желание российского руководства надеть на себя маску жертвы

Вот что особенно обескураживает. Зачем для развязывания агрессивной захватнической войны, да еще с геноцидальными намерениями, агрессору непременно нужно притворяться, что это он тут настоящая жертва? И Путину нужно, и Гитлеру тоже было нужно.

Объяснение вроде на поверхности — чтобы вызвать сочувствие и понимание у не вовлеченных в конфликт сторон. И чтобы самому себе казаться хорошеньким.

Но это объяснение ничего не объясняет.

Во-первых, что за способ понравиться другим — выставить себя жертвой? Жертв никто не любит на самом деле. От них все отворачиваются — рефлекторно. Вся современная правозащита состоит из титанических усилий по отучению общественного мнения от дурной привычки в любом конфликте принимать сторону атакующего (ему надо, у него лицо, нуждающееся в сохранении!). И от социал-дарвинистских когнитивных искажений, которые делают любую силу привлекательной, а слабость — отвратительной. В этой войне России против Украины мы наелись виктимблейминга сполна.

Во-вторых, за желанием волка прикинуться овечкой стоит крепкая вера в то, что быть волком в целом не очень. Не приветствуется это. Что более чем странно, потому что подавляющее большинство акторов, применяющих насилие, своих жертв глубоко презирает. Более того, они применяют насилие именно для того, чтобы ни в коем случае самим не оказаться в позиции презираемого — жертвы. Этой коллизии были посвящены примерно все последние речи Путина. Мы против, чтобы Америка навязывала нам свои порядки. Мы хотим, чтобы нам огородили часть мира, где мы сами будем всем навязывать свои порядки. Вот что такое путинские суверенитет и многополярность — это гарантированный статус насильника, а ни в коем случае не жертвы. И при этом колоссальные усилия тратятся на то, чтобы доказать, что это Россия — объект враждебных намерений, это ее атакуют то чумными комарами, то гей-парадами. Все вокруг уже чувствуют себя как в комедии ужасов, не зная, им больше страшно или смешно. А русские продолжают и продолжают этот цирк.

Такое же двоемыслие пронизывает умы простых россиян, которые рады войне. Они часто говорят — вот наши войска, мол, слишком гуманны к мирному населению, а надо жестче воевать, равнять с землей надо. Но ведь сама мысль о гуманности российских войск (на фоне Бучи, Мариуполя и далее везде) — порождение этой иезуитской установки, когда надо себя убеждать, что ты за мир, и при этом — тут же, в той же фразе — требовать тотальной войны. Зачем этот фиговый листок напускного смирения и миролюбия? Если сила и неограниченное право на ее применение признано главной духовной скрепой и традиционной, с*ка, ценностью — вот и цепляйте ее себе на знамена, празднуйте вставание с колен с размахом! Но нет же. Нужно, чтоб и х*хлов бомбить , и болгары чтоб восхитились.

Можно, конечно, предположить, что это тотальное увлечение насилием, свойственное гражданам страны с чудовищной историей и непроработанной памятью — вторично, что это инверсия прошлого опыта травм и унижений, пережитых в статусе жертвы. Но, как говорят специалисты в сфере насильственных преступлений, только 20% жертв насилия сами превращаются в жестоких чудовищ и мучителей новых слабых. А остальные — нет.

Проблема в другом, думаю. В отсутствии культуры нормальных человеческих отношений, когда у людей есть двусторонний обмен преимуществами и уязвимостями, когда каждый из партнеров имеет равный доступ к ресурсам другого, и получает свой опыт близости, и рискует тоже в равной степени, насилие выступает единственым и вполне естественным модусом взаимодействия человека с человеком. Не обязательно в экстремальных формах, а в почти безобидных повседневных шалостях — в виде манипуляции, шантажа, принуждения, сделок и торгов. Конечно, в таком обществе сила предпочтительнее слабости, а агрессор — жертвы.

Поэтому окультуривание — это, конечно, выращивание в обществе иных отношенческих культур, не замешанных на насилии. А также — культивирование иных форм силы, не запертой в дихотомии "агрессор-жертва", "мы их, или они нас".

И, кстати, тот факт, что даже самые отпетые негодяи и чудовищные чудовища вынуждены прибегать к двоемыслию и мимикрии в ситуации агрессии, говорит нам о том, что такая культура имеет более глубокие корни в человеческой природе, чем это готовы признать циники и всякие там социал-дарвинисты.

Но сначала Карфаген должен быть разрушен.