"Будем зарабатывать после победы": миллионер из-под Киева оставил бизнес ради волонтерства и благотворительности

До полномасштабного российского вторжения Вячеслав Запорожец был успешным застройщиком и долларовым миллионером: жил в роскошном особняке под Киевом с кинотеатром и бассейном. С приходом войны этот дом, где, кроме традиционных атрибутов роскоши, был оборудован подвал-бомбоубежище, стал укрытием для сотен людей. Сам Вячеслав занялся эвакуацией людей из Чернигова и лично вывез с горячих точек несколько сотен человек. Затем начал ездить на Донбасс, вложив все свои накопления в оборудование эвакуационных пунктов, закупку карет скорой помощи и организацию протезирования для воинов с ампутациями.

"Телеграф" связался с Вячеславом, когда он только что приехал из Краматорска, где сейчас бывает еженедельно.

– В Краматорске находится наша база, откуда мы дальше вывозим раненых в Днепр, – рассказал "Телеграфу" Вячеслав Запорожец. – Сейчас у нас работают 16 "скорых", четыре экипажа с реанимобилями, где есть анестезиолог. Только за вчерашний день "скорые" выполнили шесть рейсов из Краматорска в Днепр. И так почти каждый день.

Новость о начале полномасштабного вторжения застала Вячеслава в больнице, где он находился после сделанной накануне операции.

– Как и большинство людей в Украине, я не верил, что может начаться большая война, – говорит Вячеслав. – На 23 февраля у меня была запланирована операция по удалению грыжи. Это было в частной клинике в Киеве. Я верю в знаки и вспоминаю, что медсестра очень долго не могла установить мне систему в вену. Она пыталась это сделать настолько долго, что я хотел все отменить. Наверное, так было бы правильнее. Но операция все же состоялась. Я пришел в себя в реанимации 24 февраля около четырех часов утра. Открыл ленту новостей, увидел обращение путина. Затем звонок из дому. Я живу рядом с Борисполем. Позвонил охранник и сказал, что "полетели ракеты".

Медперсонал начал эвакуироваться. Хирург принес мне антибиотики, обезболивающие, перевязочные материалы – и тоже начал собирать вещи. Делать себе перевязки я умел – это была уже десятая операция. В результате в больнице осталась одна медсестра, я та девушка, которой накануне сделали пластику груди. Так мы встретили войну.

Когда за мной приехала машина, я увидел на дорогах сумасшедшие пробки. Все пытались уехать из Киева, но мне казалось, что сутки стоять в пробке еще опаснее – а если начнется обстрел? Поэтому я начал обзванивать своих друзей и приглашать к себе домой – у меня есть большое оборудованное всем необходимым бомбоубежище. Не то чтобы я готовился к войне. Как я уже сказал, я не верил, что такое произойдет. Бомбоубежище оборудовал еще на этапе строительства дома. Он стоял на берегу реки, и как инженер-строитель я понимал, что большой подвал необходим. А на вопросы друзей в шутку отвечал: "На случай ядерной войны".

Вечером 24 февраля в моем подвале уже собралось не менее 30 человек. Потом еще больше. Уже работало сарафанное радио – мои друзья приглашали своих друзей. Приезжали люди с детьми, и я рад, что могу обеспечить им надежное укрытие. Сам, отлежавшись день после операции, позвонил по телефону главе теробороны нашего района и взялся за оборудование двух блокпостов.

Трезво оценивая ситуацию, я понимал, что нужно готовиться к уличным боям. Частные клиники были закрыты, а государственные точно не справились бы с большим потоком раненых. Поэтому я позвонил хирургу и владельцу частной клиники Ростиславу Валихновскому и попросил ключи от его клиники, где было три операционных. Нашел анестезиолога, операционную сестру, хирурга, которые оставались в Киеве, – и таким образом мы подготовили больницу, где можно было бы стабилизировать и оперировать раненых. Я привозил врачей на дежурство и по ночам, имея специальный пропуск, развозил их по домам.

Решение эвакуировать людей из горячих точек Вячеслав принял после одной неожиданной встречи на автозаправке:

– Вечером 7 марта я познакомился с 18-летним парнем Давидом, который искал бензин. Он сказал, что ездит в Бучу и вывозит оттуда женщин и детей. Его рассказ меня поразил. Я заправил его машину (у меня было горючее), а сам подумал: почему этот парень, еще совсем, по сути, ребенок, спасает людей, а я нет? У меня даже не одна, а две машины. Приехав домой, включил телевизор, где рассказывали о том, как россияне бомбят Чернигов и люди не могут оттуда эвакуироваться. Для меня это был знак. На следующий день мы с моим заместителем Вадимом на двух внедорожниках выехали в Чернигов.

В тот день, 8 марта, мы сразу попали под обстрелы. Россияне расстреляли ехавший перед нами "Ланос", в котором были пенсионеры и их маленький внук… Из Чернигова мы тогда забрали 15 человек, но доехать до Киева в тот день уже не смогли, потому что россияне заблокировали трассу. Остались ночевать в Козельце, в подвале. Эта ночь перевернула мое сознание. Я понял, что такое быть беженцем. Спать в сыром подвале на матрасе без личных вещей. Люди, с которыми я там находился, рассказали, что неделю сидели в погребе в селе, потом в бомбоубежище в черниговской школе… 9 марта мы все же доехали в Киев. А 10 марта поехали обратно за другими людьми.

С того времени мы вывозили людей из Чернигова каждый день. После подрыва автомобильного моста эвакуировали их через пешеходный. Нам нужно было больше машин, в том числе оборудованные "скорые" – везти тяжелораненых в джипах было слишком опасно (хотя приходилось делать и это). Спасибо всем моим друзьям и присоединившимся знакомым. Вместе с Антоном Геращенко мы купили в Италии две первые машины "скорых" — по 15 тысяч евро каждая — и на них довозили эвакуированных раненых в киевские "Охматдет" и Больницу скорой помощи.

Мы работали в Чернигове до 7 апреля. А когда город разблокировали, решили ехать на восток, где наша помощь требовалась больше. Поехали в Краматорск, откуда родом мой заместитель Вадим. Приехали туда 8 апреля — через 10 минут после ракетного удара по железнодорожному вокзалу (речь идет об одном из крупнейших за время полномасштабного вторжения терактов, совершаемых рф, в результате которого погибли более 60 человек, еще 110 были ранены. — Ред.). Мы сразу же поехали на вокзал. Помню, справа от нас ту самую "точку У", слева – вспыхнувшие автомобили. Везде кровь, посеченные, разорванные осколками люди… Мы начали сажать людей в "скорые". Я запомнил одного парня, Владислава. Его достали из-под обломков и из-под кусков тел других людей. Его тоже порубило, но он выжил… На тот момент в городе было всего десять "скорых". И более ста раненых, которых развозили в две больницы. В операционной хирург одновременно оперировал по три человека. Думаю, погибших в результате этого теракта больше, чем было заявлено официально. У нас было 20 пакетов с кусками тел, узнать которые было совершенно невозможно.

Следующие трое суток я был тем, кто отвечал на телефонные звонки по поводу раненых и погибших. Помню, как одна девушка звонила раз десять, разыскивая свою бабушку… Буквально ежеминутно раздавался звонок, и труднее всего было произносить фразу: "В списках раненых нет… Вам нужно проверить в морге".

Потом именно в Краматорске мы оборудовали свою базу. Закупать "скорые" удавалось благодаря добрым людям, решившим присоединиться. Некоторые фамилии из этого списка могут вас удивить… Но я благодарен всем, кто помог нам и продолжает помогать. Мои личные деньги закончились еще в конце марта. Когда я понял, что не осталось даже не бензин, спасли донаты – через Telegram-канал Геращенко люди за два часа перечислили 270 тысяч гривен… Сейчас нам удается делать то, что мы делаем благодаря помощи зарубежных фондов. На закупку "скорых", на их ремонт нужны очень большие деньги.

– Ваш строительный бизнес не возобновил работу?

– Нет. С началом войны я полностью отключил коммерческую составляющую. Будем зарабатывать после победы. А сейчас идет война и вся моя деятельность – это волонтерство и благотворительность. У меня есть крыша над головой, и больше ничего сейчас мне не нужно.

Кроме того, есть еще одно важное дело – поддержка людей с ампутациями. Военных и пострадавших в результате гражданских обстрелов. Мои первые ампутанты – это люди, которых я вывез из Чернигова. Девушка Катя, которая в результате авиаудара потеряла обе ноги. Ее родители погибли. И Саша, и Анатолий тоже пострадали, тоже с высокой ампутацией. Проведя с ними время, я был поражен тем, что чувствуют люди с ампутациями. Когда разбухает культя, начинается жар… Люди терпят страшные мучения. Этих троих пострадавших нам удалось отправить на протезирование за границу.

Сейчас у нас это уже целое направление. Я постоянно езжу в больницы в Киеве, Днепре, Виннице, Львове. Хожу по палатам, составляю списки тех, кому нужны протезы. Мы стали собирать команду протезистов здесь, в Украине. У нас есть очень хорошие специалисты.

Кроме того, мы организовали приезд опытного хирурга из Швеции Ричарда Бронемарка, занимающегося остеоинтеграцией. Теперь создаем хирургическое отделение на базе Киевской областной больницы, где будут заниматься этим сложным протезированием.

– 16 месяцев полномасштабной войны и жизни в состоянии перманентного стресса очень сложно выдержать психологически. У людей случаются нервные срывы, распадаются семьи. Что помогает вам держаться?

– Моя история здесь не исключение – мой брак, к сожалению, тоже распался. Моя уже бывшая жена – за границей и сейчас стоит вопрос о разделе имущества. Это отдельная история. Мне помогает держаться буддийская философия, медитация. Я этим увлекаюсь давно, еще до войны друзья организовали мне путешествие в Индию к Далай-ламе. И, конечно, меня держат на плаву результаты моей деятельности. Когда видишь, что люди, которых спасал, живы. Когда военный с высокой ампутацией, полагавший, что его жизнь закончилась, освоил протез и снова улыбается.

Или вот история Насти Пригонец, чудом выжившей в результате ракетного удара россии по Чаплино в День Независимости в прошлом году. Ее родители погибли, а состояние самой Насти было критическим. Мы эвакуировали ее на вертолетах, и ее действительно чудом удалось довезти в австрийский ожоговый центр. Врачи не давали никаких прогнозов. Она выжила. Готовится к пластическим операциям. Верит, что жизнь продолжается. Когда видишь такое, как можно остановиться? Как думать о каком-то бизнесе, если я нужен здесь, чтобы помочь людям? Точно знаю, что я там, где должен быть. И это всегда дает силы идти дальше.