"Возьмем Херсон и за Мариуполь поквитаемся", — "Оркодав" Виктор Ожогин, несмотря на тяжелое ранение под Лиманом, снова рвется в бой

Кто не знает Виктора Ожогина? Легенда факультета журналистики Киевского государственного университета им. Т. Г. Шевченко (начал обучение в 1978 году на подготовительном отделении). Легенда украинской журналистики: блестящий футбольный комментатор, неудобный для чиновников, потому что никогда перед ними не прогибался, руководитель Днепропетровской областной телерадиокомпании, корреспондент оппозиционного телеканала в Днепре. Когда обстоятельства выталкивали его из профессии, таксовал, занимался менеджментом и еще бог знает чем, но без работы никогда не сидел.

Те, кто знает Ожогина, не могут представить его без футбольного мяча. Ему уже 64, а его до сих пор не выгонишь с футбольного поля. Еще и фору дает молодым!

У него миллион друзей, потому что он сам надежный друг с искренней душой, чем притягивает к себе хороших людей, как магнитом. Так вот, для этого миллиона не стало удивлением, что Виктор Ожогин уже в марте 2022 года снова оказался на фронте, хотя давно уже не призывного возраста. Не думаю, что выдам военную тайну, когда скажу, что для этого он подделал документы. Исправил в военном билете третью цифру в году рождения – с 5 на 6.

Заместитель командира роты по работе с личным составом в батальоне "Днепр-1" Национальной гвардии Украины старший лейтенант Виктор Ожогин носит шевроны с надписью "Оркодав". Есть такие же номера на стареньком "Мерседесе", который недавно передал ему для выполнения боевых задач вице-президент "Динамо" (Киев) и его давний друг Алексей Семененко. Что вполне соответствует его цели на этой войне – давить орков, и как можно больше. Ибо, говорит, "если мы не остановим эту орду, она будет давить всю Европу".

"Пообещал жене, что родим сына. А кто же, как не мы?"

Вместе с немногочисленными боевыми побратимами вел долгие изнурительные бои с превосходящими силами противника за Лисичанск и Северодонецк. Вместе с ними долгое время находился в зоне поражения фосфорных бомб, которые дважды сбрасывали на них россияне. А у солдат из индивидуальных средств защиты были только салфетки. Долго выкашливали тот "фосфор" из легких, некоторые больше месяца провели в госпитале.

Сумел выжить с подчиненными без связи, практически без одежды и еды в сгоревшем лесу, из которого некуда было отступать.

35 суток вместе с двумя молодыми солдатами прожил на берегу реки в Северодонецке, ведя наблюдение за противником. От врага их отделяло всего метров 200. И каждый день над их головами пролетало не менее 1000 снарядов. Прилетало и к ним.

А 18 сентября под Лиманом Ожогин получил осколок в паховую область. Да не просто какой-нибудь обломок артиллерийского снаряда, а огромный, с пол-ладони, кусок металла. Врачи, когда вытащили его и взвесили, удивились: 88 граммов! Для сравнения: вес пули 7,62 –9 граммов. "Напоминает копию стартового ракетного комплекса с ядерным зарядом, которым путин угрожает всему миру", – обращает внимание Виктор.

Он мог умереть. Буквально за минуту истечь кровью. Перебитая большая паховая артерия просто фонтанировала. К тому же она обладает одной очень неприятной особенностью – практически моментально прячется в мышцы. Поэтому ее нужно очень быстро поймать, пережать и закрутить жгутом.

– Молодые пацаны, с которыми мы отправились на зачистку местности, растерялись, когда хлынуло море крови, – рассказывает Виктор. Очень непривычно видеть его – похудевшего и осунувшегося – на больничной койке. Но ведь глаза излучают энергию, как всегда, и оптимизм из него просто прет. — Но старшина с позывным "Денчик" (Денис) и командир роты Сергей с позывным "Крым" — опытные воины — меня спасли, оказав на месте первую медицинскую помощь. Всё нормально. Буду жить! Жене пообещал, что родим еще сына. А кто, как не мы? Вон сколько молодых пацанов погибло. И война же не закончится через месяц или два.

…К населенному пункту вроде Кончи-Заспы донецкого разлива, из которого должны были выбить оккупантов в ходе боевой задачи, несколько групп нацгвардейцев шли километров шесть по заминированной территории и под плотными обстрелами – их "вели" вражеские дроны, которые передавали координаты пулеметчикам. Надо было внимательно смотреть под ноги (а как раз прошел дождь и было скользко) и прислушиваться, откуда летит. Увидеть то, что на них летело было невозможно, поскольку путь бойцов пролегал через лесистую местность. Наконец вышли на поляну. В это время пехотинцев снова накрыло.

– Я почувствовал боль, но не понял, что произошло, – рассказывает Виктор. – Только когда хлынула кровь, осознал, что получил тяжелое ранение. Крикнул, ребята подбежали ко мне — спасать. Нашли какую-то китайскую тряпку, положили меня на нее и еще шесть километров попеременно выносили из-под обстрелов на безопасную территорию: одни несли 2 км, затем шедшая навстречу вторая группа перехватила, понесла. Потом третья. Под обстрелами, между минами – другого пути просто не существовало. После переправы на надувной лодке через Северский Донец побратимы еще три километра несли меня к автомобилю. "Матрос" (это мой позывной, потому что я служил в морской пехоте), ты же разговаривай!", "Иваныч, не молчи!" – просили ребята. А я просил их чаще отдыхать, подбадривал, как мог. Так они положат меня, поменяют руки, и снова бегом вперед. К счастью, я все время был в сознании. В тот момент очень выручал гидратор. Всю дорогу пил воду из него через трубочку, потому что от потери крови очень пересыхало во рту. В целом после наложения жгута у меня было два с половиной часа, чтобы попасть на операционный стол, побратимы справились за два часа и пятнадцать минут.

"Моя задача – освободить Луганск, где похоронен отец"

Виктору сделали две операции – сначала в Славянске, затем в Краматорске, где, кстати, вытащили 88-граммовый осколок. Сейчас Ожогин находится под наблюдением медицинского персонала клинической больницы скорой помощи в Днепре. Рвется домой и в бой.

– Врачи говорят, у меня стальные, хорошо прокачанные мышцы. Поэтому бедро осталось целым, хотя, сказать честно, думал, потеряю правую ногу, – улыбается Виктор. – Что ж, не зря в футбол с семи лет играю. А с маленькими осколками, которые врачи не берутся вытаскивать, буду жить, как жил отец, участник Второй мировой войны. Только он носил его в руке. Единственная проблема: если захочу поехать в Турцию, то буду "звенеть" при прохождении таможенного контроля. А я скажу: "Не думайте, что там бриллианты. Они все в Швейцарии".

Неисправимый оптимист, Ожогин наотрез отказывается путешествовать после войны в Венгрию и Германию, потому что ему стыдно за их лидеров. А вот в Великобританию и США, говорит, полетит охотно.

Но пока у него в Украине много работы.

– Надеюсь, когда буду брать Луганск, буду в нормальной форме, – убежден. – У меня задача – взять Луганск, там могила моего отца. Взять Ялту, Севастополь, Евпаторию, где служил на Черноморском флоте. А потом войти в Сочи, там наш Краснодарский край, освободить казаков кубанских. Думаю, они сами попросят нас это сделать. Нам чужого не нужно, но это наша земля! Еще освободил бы Воронежскую губернию, где родился и прожил 14 лет. Это моя родина, и это Украина. Там говорят на суржике, местных называют хохлами. Они не москали. Отец рассказывал, что в 1932 году, когда ходил во второй класс, то изучал украинский язык. А затем Сталин издал приказ о запрещении изучения языков национальных меньшинств на территории российской федерации. У меня там много родных, с которыми не могу откровенно разговаривать. Кое-кто называет меня бандеровцем. Мне стыдно за них. Где же у этой нации человеческое достоинство, если они не могут восстать против издевающегося над всем миром пуйла? Выродок он…

Война, к сожалению, развела по разные стороны и родственников, и земляков. В Рубежном, рассказывает Ожогин, его подразделение взяло в плен двух элэнэровцев.

– Нашли их пьяными, без броников и с одним магазином, – вспоминает. – Позади у них стоял заградительный отряд. По сути, мы спасли им жизнь. Но что любопытно. Один из них, старший сержант, как выяснилось, родом из Житомира. Последние три года работал в полиции Луганска. Хитрый такой, рядовым притворился. А другой – коренной луганчанин. Жил на две троллейбусные остановки дальше от дома, где жили мои родители. Передали задержанных соответствующим службам.

В Рубежном пришлось практически с глазу на глаз встретиться с самыми жестокими участниками этой войны – кадыровцами. Бородатые, в черной форме, их была целая рота, то есть больше сотни. А рядом с Ожогиным находилось всего 19 бойцов. Боеспособных же к концу девятичасового боя осталось лишь 12.

– Мы держали юго-восточные ворота города, за которыми размещался важный объект. Нам очень помогли 30 мешков с песком, которыми мы перед этим забаррикадировались. А бой, чтобы ты понимала, вели в одном помещении с врагом на расстоянии 40-60 метров. Возгласы "Аллах акбар!" слышали постоянно. По нам лупили из пулеметов и танков. Мы выдержали только благодаря солдатскому мужеству. Бок о бок с нами сражались двое англичан и австралиец. Иностранцы и еще пятеро наших получили ранения. Чтобы их эвакуировать, мы запросили бронемашину и прикрывали ее огнем, пока она не выехала с места боя. К счастью, "двухсотых" у нас тогда не было, чего не скажешь о "страшных кадыровцах". Мы с моим другом Максом Иванченко (позывной "Шрек") на них три ящика патронов потратили. Думаю, не меньше десятка их уложили. Макс настоящий храбрец. Еще два наших побратима на втором этаже отбивались, чтобы к нам никто не пролез, другие – по другую сторону… Закончилось тем, что нам поступила команда отступить. Остатки врага разбомбила авиация.

Потом еще в Рубежном долгое время держали позиции – одну и другую. Когда-то в этом городе был единственный в СССР завод, выпускавший порох и тол. Но мы не знали, была ли там продукция на тот момент. Просто защищали свою линию фронта.

"Пришлось бросить гранату в новую "Субару", чтобы она не досталась врагу"

– Всем ли обеспечены наши бойцы на передовой? – спрашивает Виктор. – Оружие и боеприпасы есть всегда. Есть "нлавы", "трубы" (гранатометы ручные) - как импортные (норвежские, английские, шведские, немецкие), так и советские. Много российских боеприпасов, затрофеенных после освобождения Купянска и Изюма.

Государство обеспечивает формой, многое поступает из Британии и США, Турции. Импортная более удобная, у нее лучший камуфляж, она лучше "дышит".

Не хватает "джавелинов" и техники. Мы, пехота, ездим на собственных или переданных волонтерами машинах. Хотя транспорта будто и много отправляют на фронт, но его получают преимущественно ВСУ, а Нацгвардия вынуждена ездить на школьных автобусах. "Козак" – боевая бронированная машина для перевозки людей, безусловно, хорошая, однако она подходит для оперативного выезда, то есть зачистить местность и вернуться на базу. Бронемашин "Новатор" на усиленном шасси "Форда" не видел.

Подаренный мне Алексеем Семененко "Мерседес-Вито", который он приобрел в складчину с другими волонтерами в Нидерландах, остался в Славянске. Товарищи возят на нем и боекомплекты, и продукты, и воду, и людей. Машине уже почти двадцать лет, но двигатель у нее хороший.

Виктор Ожогин признается, что ему до сих пор жалко новенькую "Субару форестер", которую Национальный союз журналистов оформил на его подразделение. Это был подарок Союзу от Литовского клуба журналистов.

– Я на ней из Лисичанска в Северодонецк по мосту, который обстреливался по обе стороны и был таким разрушенным, что по нему почти нельзя было ехать, возил побратимам продукты, воду, оттуда вывозил раненых, – рассказывает. – Пока этот мост не взорвали. В тот день я вывозил на "Субару" людей с одной позиции на другую. В этот момент неподалеку разорвалась мина – осколок пробил колесо. Поменял его быстренько, но далеко уехать не успели, как прилетела еще одна мина. Сразу два колеса спустили. Что я могу сделать? Шиномонтажа в лесу нет. Пришлось бросить в машину гранату, чтобы она не досталась врагу. У меня остались от нее только ключи.

Воспоминания о войне даются Виктору тяжело. И труднее всего вспоминать о защите Северодонецка. Его сводная рота удерживала город 35 дней. После этого пришла команда покинуть позиции. Через несколько дней воевали за Боровское, Вороново, Субботино. К сожалению, там нечего было защищать – все сгорело или догорало. Дышать было нечем. Под Субботино заняли оборону.

– Получили задание держать трассу, пока все наши подразделения не отойдут, – продолжает после некоторой паузы. – Нас было 14 и один раненый. Начались обстрелы. Грады, мины, гранаты из подствольников, фосфорные бомбы… Снова полезли кадыровцы. Трое наших получили ранения. Да еще с правого фланга бойцы из другой части оставили позиции, не сообщив нам об этом – не было связи, потому что рации сели, а зарядить было негде. Хотя могли бы кого-нибудь прислать, чтобы мы владели обстановкой. В конце концов это осталось на их совести. Я 60 гранат из подствольника выпустил в противника. Их взвод точно там пал, потому что я старался бить плотно. Но закончились "воги" (оскольчатые боеприпасы к гранатометам), и мы должны были отступить.

"В армии нужно терпение. Сверхтерпение, я бы сказал. Если вытерпишь, то победишь"

Спрашиваю Виктора, что сложнее всего на фронте, и получаю неожиданный, для меня во всяком случае, ответ:

– Не обращать внимания на армейский дебилизм и бюрократизм. Поэтому я учу своих подчиненных, среди которых много молодежи, терпению. В армии нужно терпение. Сверхтерпение, я бы сказал. Если вытерпишь, то победишь.

Трудно, когда больше месяца участвуешь в боевых действиях, тебе обещают передышку, ты ждешь этого, но в последний момент приходит приказ оставаться на позициях. В такие моменты все очень напряжены, однако командир должен поддерживать боевой дух подчиненных.

Страшно терять друзей. А еще страшнее — оставлять погибших на поле боя. У нас было такое, что кадыровцы добили троих раненых. К сожалению, мы не смогли вывезти их тела: только подогнали машину, как снова началась атака. Это было в конце июня, но до сих пор неизвестно, что с нашими погибшими побратимами. Знаю, сепаратисты, воспользовавшись документами, которые были при убитых, звонили по телефону родственникам, говорили, что тела в морге Сватово. Просили 10 тысяч долларов или что-то такое за возможность забрать их оттуда. Мы сказали родственникам, что это развод на деньги.

Много несправедливости. И на него самого, и на Максима с позывным "Шрек" дважды готовились документы на представление к государственным наградам. Но документы завернули из-за каких-то ошибок, и на этом все кончилось. "Конечно, мы не за медали воюем, – говорит Виктор. – Но если после этого мне предлагают вручить Максиму грамоту от воинской части, то это выглядит как насмешка. А этот 47-летний отец троих детей пошел защищать землю, уже имея группу инвалидности. Во время одного из тяжелых боев у него произошел инсульт, и вот уже пятый месяц он лежит в больнице. Военно-врачебная комиссия просто издевается над ним и другими ребятами: то одну справку просят принести, то другую. Это страшная система, реформами в которой и не пахнет.

Больше всего поддержки, по словам Виктора Ожогина, армия имеет от волонтеров.

– Если бы не они, война, наверное, закончилась бы еще в 2014 году, – говорит. – Просто нас заграбастали бы и все. Мы пьем, например, петриковскую воду, которую доставляют нам волонтеры, из импортных гидраторов, которые они также передают. Выражаю большую благодарность каждому, кто перечисляет деньги на нужды армии. Есть переводы по 20, 100 гривен, но они сделаны от всей души. Наш народ, отдающий своим защитникам последнее, не победить.

Я очень благодарен за помощь, в частности, своей старшей дочери, Анне Ожогиной, которая поддерживала мое подразделение в 2014-2015 годах, а теперь поддерживает еще больше. Организует сбор средств, отправляет в роту те же гидраторы, тактические очки, тактические перчатки, приборы ночного видения, даже трусы… Для того чтобы мы получили "Субару", она также приложила много усилий. К сожалению, все это расходный материал, который может быть уничтожен через несколько дней после получения. Помню, 21 сентября 2014-го взвод, которым я командовал и который негласно все называли "журналистским", потому что мои коллеги-журналисты взяли над ним опеку, попал под яростный вражеский огонь неподалеку от Мариуполя. Это было на пятый день после нашего прибытия на фронт. У нас сгорело все ценное имущество и продукты. Но, к счастью, все остались в живых. Бог был с нами. Я за весь год тогда не потерял ни одного бойца.

– И сам не получил ни единой царапины…

– Я счастливчик. До сих пор храню небольшой осколок, который предназначался мне в первый год войны. Он залетел мне в штанину и там застрял, не повредив даже кожи.

В конце беседы Виктор Ожогин по моей просьбе сравнивает тактику ведения боев нашей и вражеской армиями.

– Как они ведут войну? Уничтожают все! На подъезде к Изюму, например, не увидишь ни одной деревни, где сохранилась хотя бы собачья будка. Все разрушено! Так что там защищать? Лучше отойти и влупить по ним где-нибудь в другом месте. Тактика ВСУ правильная. Не солдаты определяют тактику, это делает Залужный с Генштабом, а мы должны реализовать ее. Нам сказали, что мы выходили из Рубежного, Северодонецка и Лисичанска в рамках спецоперации, истощив противника. А потом пошли в контрнаступление. Перехитрили! Все думали, будем брать Херсон, а мы забрали Харьковщину. А сейчас Донецкую область освобождаем. Ну гениально! А Херсон возьмем завтра. А потом Крым. И за Мариуполь должны обязательно поквитаться!

Путин – этот феесбешный подлец, – может, и понимает, что проиграл войну, но не признает этого. И все равно Украина изо дня в день приближает его конец. И конец придет рано или поздно. Мы еще повоюем за Победу!

– Вот посмотри на это фото, – отыскивает фотографию в папке. – Не я один в таком почтенном возрасте. Рядом со мной воюет рядовым бывший начальник Днепропетровского областного управления милиции Дмитрий Завидонов, ушедший на пенсию в звании генерала милиции. Подполковнику милиции в отставке Виктору Хохотве уже 69, а в армии он сержант. Давно на заслуженном отдыхе бывшие правоохранители Владимир Максименко и Валентин Швец. Мы посчитали, что нам на пятерых 317 лет! У меня два внука, у кого-то трое. Нам точно не нужны ни звания, ни награды.

И сколько еще таких отважных, мотивированных воинов только в моей роте! Майор Александр Новик, футболисты Виталий Халявко, Игорь Плотко… Идя добровольцами на фронт, мы не интересовались зарплатой. Просто знаем, что на войне есть место каждому. И не говорите, что война — дело только молодых.

Фото предоставлены Виктором Ожогиным