Издеваться над женой "нациста" — это честь: рассказ вдовы военного, которую в Херсоне мучили россияне (видео)

Оксана Миненко – вдова лейтенанта Национальной гвардии Украины Алексея Хвостика. Он погиб еще 24 февраля во время обороны Антоновского моста в Херсоне. После смерти Алексея жена пережила невероятно тяжелые пытки со стороны россиян, которые считали, что издеваться над женщиной военного — это "честь". Слушая ее историю, иногда думаешь, что это сценарий какого-то страшного фильма, но, к сожалению, это все ужасы, которые Оксана пережила на самом деле.

"Телеграф" записал историю женщины прямо в Херсоне. Во время интервью за окнами периодически раздаются громкие взрывы. Но Оксана не хочет уезжать, потому что говорит, что у нее еще много работы. Женщина, несмотря на все ужасы, сейчас занимается помощью гражданским и военным. Она согласилась назвать свое имя и показать лицо. Получив согласие пострадавшей, мы можем показать ее открыто (чтобы просмотреть видео, доскрольте до конца материала).

"На Антоновском мосту был ужас"

- 24 февраля мой муж позвонил по телефону и сказал, что мне нужно собрать все его ордена и медали, военную форму и вынести это из квартиры. Позже он позвонил и сказал, что они с побратимами уже ведут бой. Я ему говорю: любимый, ты мой герой, но помни о дороге в один конец.

На тот момент я даже не подозревала, что он находится на Антоновском мосту. Муж мне говорил, что отходит в Николаев. Но я даже не думала, что враг может зайти так далеко. Какой Николаев? Я ему успела сказать, что очень его люблю.

По словам женщины, это был ее последний разговор с мужем. Говоря это, Оксана плачет.

- В тот же вечер 24 февраля я вышла на улицу и увидела много вертолетов, летевших в направлении Антоновского моста. Мы с соседями еще обсуждали, что из-за них совсем не видно неба. Но я тогда еще не знала, что мой Алеша там, на мосту.

Набирала его, а он не брал трубку. Тогда я начала поиски. Звонила всем гвардейцам, потому что привыкла, что муж всегда либо звонил, либо перезванивал. Но сын тогда меня успокаивал: "Мам, ты ничего плохого не думай, наш отец выкрутится. Он с 2015 года в АТО был, он быстрый, возможно, не может сейчас говорить". Но я все равно продолжила его искать.

Мне говорили, что, возможно, он переоделся в гражданское и уехал. Но мой Алеша не мог бросить своих соколиков. Он с ними ел из одной тарелки, они спали в одном блиндаже, они были ему как первая семья. А вторая семья – это мы с детьми.

Оксана говорит, что решила пойти искать мужа на Антоновский мост, несмотря на то, что там уже было опасно и постоянно раздавались взрывы.

- Где-то в два ночи 25 февраля я была на мосту. Там был ужас. Разорванные тела, конечности, ноги, кишки, это был настоящий ад. Было темно, непонятно кто где. И в этот момент мне позвонили по телефону: не волнуйся, Алексей уехал.

Я была так счастлива! А в голове все равно мысль: как же он не позвонил мне.

Но для меня было главное, что он цел, потому что я видела, что было на мосту, и это было страшно.

Где-то уже утром мне снова позвонили и сказали, что все-таки Алеши нет нигде, и уже вернулись те люди, которые были на мосту, а его одного не было. Я просила, чтобы меня снова отвезли на мост. Не понимала в тот момент, как его могли оставить там.

В конце концов, как мы узнали, его забрали артиллеристы и отвезли в больницу. Мы своих не бросаем.

Я позвонила командиру, чтобы он сказал, где именно БТР Алексея, думала, может быть, мой муж прыгнул с моста. Может, он спрятался. Мы ходили и искали. Но артиллеристы сказали, что собрали тогда все тела наших военных. Но я все равно не верила. Несмотря на обстрелы, хотела идти искать его под мост. Но мы никого там не нашли и продолжать не могли — уже шли танки, летели снаряды.

Когда мы с родными ехали назад, мне позвонили и сказали, что его тело идентифицировали. "Ваш муж погиб". Так мне сказали, и все для меня остановилось. Мы еще 23 февраля так много планировали…

Потом я увидела его тело. У него не было правой части головы и части тела до туловища. После того меня, как куклу, водили на опознание, на все эти процедуры.

27 февраля мы должны были его хоронить. Но 26 числа рашисты ночью уже заходили на территорию Херсона. А с 27 февраля мы фактически были в оккупации. Потому Алексея я похоронить не смогла.

"Мне дали час, чтобы похоронить мужа"

Как говорит Оксана, все херсонцы уже сидели по домам и никуда не выходили, не понимая, что делать. Даже не знали, как выйти в аптеку, чтобы тебя не убили. Одну женщину так в очереди и расстреляли в те дни.

– Мне предлагали хоронить мужа в братской могиле, но я хотела сделать это на Аллее славы. Но кладбище было закрыто, там не разрешалось быть. Мне пришлось его собранные части сшить, сложить в мешок и прятать в морге в морозильной камере. Нам пришлось ждать момента, когда его можно будет похоронить.

Наконец, позвонила какая-то женщина и сказала, что у меня есть час, чтобы это все сделать. "Если вы не успеете, будут негативные последствия", — так она мне сказала. Но мне было все равно. Мы так быстро все начали делать, я была уверена, что успеваю. Я обратилась в ритуальные услуги, чтобы они открыли зал для прощания, чтобы Алексея отпели. Но женщина-работница мне отказала. Я готова была встать на колени, говорила, что мой муж герой. Но она сказала, что это он для меня герой, не для нее. Сказала мне отпеть его на улице. Но ведь он не собака! Да я ничего ей объяснить не смогла…

Пока я уговаривала эту женщину, мое время шло. Мы его в конце концов отпели, как раз прошел час, который мне дали. Я уже чувствовала, что-то будет, потому хотела отпустить всех, кто был со мной. Но его побратимы остались, капеллан тоже.

Мы отпели мужа прямо в холодильнике. Во время похорон недалеко от нас летели снаряды. Тогда капеллан сказал: настают такие времена, когда живые будут завидовать мертвым. Я эти слова потом каждый день вспоминала.

Вернулась домой после кладбища, а у моего кота случился инсульт. Пошла искать, кто мог бы его спасти. Вечером вернулась домой, и ко мне уже пришли россияне в военной форме. И сказали: вы же шли на наши условия. Я говорю: да. И они забрали меня на кладбище. Шли рядом с автоматами. Даже не представляла, что будет. Никому не сказала, где я. Мы приехали на кладбище, они поставили меня на могилу мужа и начали стрелять. Имитировали мой расстрел. Я закрыла глаза и думала: "Алёша, забери меня к себе". Потому что нормальный человек не мог все это воспринимать. Я не верила, что это происходит на самом деле.

И вот в тот момент снова полетели снаряды. И один из россиян говорит: ей уже хватит, она и так наказана. Сказал, что я жена "нациста". А я ответила, что мой муж герой. И что их родителям должно быть стыдно. На что услышала, что если буду много говорить, то лягу рядом с мужем. После этого они ушли, и я осталась на кладбище одна. Домой шла пешком.

9 марта у меня умер отец. А 13 марта ко мне снова приехали россияне. Они, наверное, не связывались между собой, потому что даже не знали, что мой муж умер. Хотя все согласования по похоронам были через горсовет. Первый заместитель нашего мэра предоставлял списки всех участников АТО. А я не могла тогда получить свидетельство о смерти, у меня был договор из морга.

"Надели мне на голову мешок, били и вырывали ногти"

Оксана говорит, что не учла одного: один комплект формы мужа остался дома. Хотя женщине казалось, что она вынесла из квартиры все.

- Когда был обыск 13 марта, они нашли форму и сказали, что я прячу мужа. Для меня эти слова были настолько неожиданными, что я даже не предложила им поехать на кладбище взглянуть на его могилу. Они стали спрашивать, где я его прячу. Надели на голову мешок, связали руки скотчем и посадили в какой-то автомобиль.

Когда сняли мешок с головы, я увидела, что нахожусь в кабинете. Сказали мне раздеваться до нижнего белья. У меня есть тату, они хотели посмотреть, не патриотическое ли оно.

Потом завели в соседнюю комнату, там сидели молодые люди, наши активисты. Их спрашивали: "Херсон – это россия?" Они отвечали, что нет. Их пытались поставить на колени, они отказывались. Тогда им прострелили ноги. Я в тот момент снова просила, чтобы Алексей забрал меня к себе. "Забери меня к себе, чтобы я не могла все это видеть. Люди не могут такое делать", — так я говорила. Мне было все равно, в нижнем я белье или нет. Меня страшно трясло. Но сознание не теряла, и сердце не останавливалось, увы.

Они вернули меня в кабинет. Посадили на стул, привязали руки скотчем. Надели на голову мешок и били. Не помню, в какой момент мне стало больно — когда у меня вырывали ногти или когда били. Было так больно, что, когда на второй руке вырывали ногти, я уже не понимала, что со мной делают, что происходит и почему Алеша меня к себе еще не забрал. Потом они позволили мне одеться, но как в таком состоянии одеваться… Было холодно, меня трясло, все болело. Было все равно, куда меня ведут. Уже все было безразлично.

Они привезли меня домой и выбросили у подъезда. Ждали, кто из соседей выйдет мне помочь. Никто не вышел. Все говорили, что боялись или не видели. Я даже не помню, как дошла домой. Через некоторое время соседи кинулись, что я долго не выхожу из квартиры. Я к ним выходила в маске, потому что лицо было, как отбивная…

Потом россияне приехали ко мне 23 марта. Но уже не забирали. Я им предлагала поехать посмотреть на могилу мужа. Но они все равно меня били. Я после этого попросила знакомых помочь сделать свидетельство о смерти, потому что просто не выдержу.

30 марта мне помогли сделать свидетельство, поэтому я надеялась, что они больше приходить не будут. У меня мозг уже не успевал переваривать этот абсурд.

Но они приехали снова. Между 6 и 12 апреля. Свидетельство о смерти тоже не помогло.

Меня многие спрашивали, почему они это делали? Откуда я знаю. Однажды спросила одного из них, что они ко мне имеют, может, обидела я их семью, детей: почему вы ко мне ездите? Один раз бы приехали, убили — и все. А так каждый раз это психологически было тяжело.

Они ничего не ответили, просто сказали, что издеваться над женой "нациста" — это для них честь. Теперь я не сплю с 2 до 6 утра, потому что они ко мне в это время и приезжали. Даже сейчас, после деоккупации. В 2 часа каждую ночь я просыпаюсь от шороха и думаю: а вдруг снова они? Летом, когда было жарко, у меня очень болела голова после их побоев.

В этот момент Оксана показывает фотографию своего супруга. Она вообще постоянно о нем упоминает в разговоре, и постоянно ее слова — со слезами на глазах.

Посеченное лицо и кровавые швы на глазах

- Я обратилась к врачам, хотя тогда уже многие уехали, потому что на них было давление со стороны рф, чтобы они с ними сотрудничали. Но мне помогли найти врача. Я так переживала, чтобы не остаться уродкой. Мы же, девушки, хотим быть красивыми.

Мне сказали, что нужна операция. Что у меня были отбиты мышцы лица, собрался гной, который начал выходить наружу через глаз. Очень пострадала левая сторона. Хотя били они со всех сторон.

Доктор сказал, что сделает операцию и все будет хорошо, я буду очаровательной леди. Мне нужно было соглашаться, потому что было уже жарко, лекарств у нас не было. Эти действия нужно было согласовывать с сальдо, нашим "великим" коллаборантом. Операцию мне сделали тайно, чтобы мало кто знал и видел.

Были сложности, наркоз не подействовал, началось кровотечение, но врач меня отвлекал.

Когда все закончилось, нужно было выйти так, чтобы меня никто не видел. Доктор также сказал мне не смотреть на себя в зеркало. Но я не послушалась и, взглянув на себя, подумала, что моя жизнь закончилась навсегда.

Врач заставлял меня выходить и общаться с людьми. Меня называли "леди Франкенштейн". Спрашивали, зачем я выхожу на улицу и пугаю людей.

Кто-то, увидев меня, плакал. От меня шарахались, потому что швы были видны даже под очками.

Оксана показывает свои фотографии того периода, на которых видны посеченное лицо и кровавые швы на глазах.

– Но я очень благодарна доктору, что он вывел меня из того состояния.

"Если вы с нами не сотрудничаете, то руки вам не нужны"

– Потом россияне приходили ко мне снова, но уже не из-за Алексея, – продолжает Оксана. — Они приходили ко мне как к бухгалтеру, им нужны были специалисты, которые могли бы на них работать.

"Если вы с нами не сотрудничаете, то руки вам не нужны", — так они говорили и опускали мои руки в кипящую воду. Правую руку я успела вытащить, а левую – нет. На правой остался шрам. На левой — тоже, по всей длине, а также теперь повышена чувствительность кожи. Когда было тепло, все пекло.

Потом они приезжали искать продукты. Забирали у меня все.

Через некоторое время меня снова сдали. Мои соседи. Мол, я жена атошника и почему россияне ко мне не применяют никаких методов… Потом соседи извинялись. В сентябре россияне приходили, кто-то наслал из клиентов, и снова меня били. Так дали мне, что я отлетела в комнату. Сейчас эти люди, которые на меня заявляли, уехали — кто в россию, кто на левый берег. Нет возможности на них заявить правоохранителям.

Но было столько хороших людей, которые помогали мне, что я руки не опускаю. Знаю, что те люди, которые на левом берегу и подставляли меня, свое уже получили.

Я сейчас помогаю нашим артиллеристам. Собираю деньги на генераторы и старлинк для них. Это ребята, которые не бросают своих и собрали всех 138 воинов ВСУ и моего Алексея. Благодаря им, я смогла отстоять честь своего мужа.