"Ставила сердечки в Telegram, чтобы дочь знала, когда я погибну". История преподавателя Валентины Бондаренко, чудом выжившей в оккупации в Изюме

Изюм Харьковской области был оккупирован российскими войсками 1 апреля прошлого года. Полтавка Валентина Бондаренко, приехавшая в город за день до полномасштабной войны, чтобы забрать больную мать, застряла в нем на четыре месяца. Женщина рассказала "Телеграфу" о том, как выживали горожане в сверхсложных условиях, как готовилась к смерти, с каким трудом выбиралась из осады и какие последствия имел для нее пережитый стресс.

"Ни дочь, ни коллеги почти месяц не знали, жива ли я. Я не могла им позвонить. Потому что, во-первых, оккупанты глушили связь, а, во-вторых, не было света и зарядить телефон было проблемой. включала его только для того, чтобы поставить в телеграмм-канале сердечко.На случай, чтобы дочь знала, когда я погибла.А потом начала ставить только крестики — нужно было еще больше экономить заряд аккумулятора.Так три недели.Тогда я готова была к любого развития событий", — рассказывает доцент факультета физического воспитания и спорта Полтавского государственного педагогического университета, мастер спорта по легкой атлетике 61-летняя Валентина Бондаренко.

Валентина провела в оккупированном Изюме четыре месяца. 23 февраля прошлого года она приехала в город, где родилась, чтобы забрать маму в Полтаву на медицинское обследование. И осталась там в оккупации, поскольку мама после перенесенного ковида была слаба и наотрез отказалась уезжать. Не столько потому, что переболела, а потому, что помнила, как в детстве, во время Второй мировой войны, ее куда-то эвакуировали и бросили где-то под забором.

"В нашей жизни, а в моей так точно, все происходит не просто так, — говорит Валентина Владимировна. — Я не могла оставить 86-летнюю маму, потому что она в оккупации не выжила бы без посторонней помощи".

"Снаряды, которые рашисты выпускали по городу, летали над нашим домом круглосуточно"

"Первый прилет по Изюму был в ночь с 27 на 28 февраля, — вспоминает собеседница. — Россияне запустили две авиабомбы. Одну в полночь, другую — в два часа ночи. Целились в бывший военный завод (когда-то в городе было много мощных заводов, работавших на космос и оборонку Советского Союза. – Ред.). А попали в многоэтажку. И раз, и второй. Я тогда впервые почувствовала, как дом, как говорится, будто поднимается в воздух и опускается. Вскоре после этого над городом появились вражеские самолеты и вертолеты, начались массированные обстрелы".

Оккупанты заходили со стороны Купянска и стояли на возвышенности. То есть Изюм, который находится в низине, был у них как на ладони. Они били по нему куда попало.

"Мама живет в частном секторе, ближе к харьковской трассе, по другую сторону Северского Донца, разделяющего город на две части. И нам было видно из окна, где находятся позиции россиян. Все, что они выпускали из "Градов" или из чего там, все летело через этот частный сектор. Взрывалось и пылало круглосуточно. Мы не успевали поднять голову, а прятаться смысла не было. Тем более у нас наземный погреб, там бы привалило быстрее, чем в самом доме. А хата построена в 60-м году, так что в ней окно против окна, поэтому правило двух стен не работает. Поэтому я отодвигала диван и садилась в углу, а напротив себя ставила сумку с документами. Мама вообще никуда не перемещалась со своей кровати. Практически не спали, не раздевались и не снимали обувь месяца полтора. В доме был собачий холод, такой, что даже комнатные цветы замерзали. Ложишься в постель, как только стемнеет, укрываешься с головой, но в холоде уснуть не можешь. И ждешь, что в тебя прилетит…" — рассказывает женщина.

По ее словам, они с матерью пережили несколько стадий страха. Первая – оцепенение. Вторая — абсолютное безразличие. Она длится минут десять, когда немного расслабляешься и становится безразлично, "накроет" тебя или нет. Третья – дико хочется спать. Но засыпаешь всего на несколько секунд, а потом просыпаешься и снова ждешь обстрела…

"Я искала возможность помочь защитникам и, пока работал интернет, переводила деньги на нужды терробороновцев. А от своих полтавских коллег получила инструкцию, как "бомбить" российские сайты. Поэтому взялась подробно писать правдивую информацию о войне и отправлять ее на сайты организаций и учреждений российской федерации, где они прикреплялись и их невозможно было удалить. Последнюю информацию опубликовала на сайте костромского пункта переливания крови. С 9 марта, когда Изюм остался без электроэнергии, это уже было невозможно", — вспоминает Валентина.

Отсутствие света – это отсутствие связи, тепла и воды. Через несколько дней продукты в холодильнике и морозильной камере испортились, их пришлось выбросить. И у Валентины и ее мамы остались сухари, тушенка, консервы… Только все это было холодным и не лезло в горло.

"Хорошо, нашла мангал и старый самовар. Под свист снарядов могла что-то быстро приготовить на улице. Но щепы были сырыми, а ветры такими сильными, что на разжигание костра я тратила иногда по целому часу. Самовар никогда не доводила до кипения, чтобы меньше дымило, потому что дым — это прямая наводка для оккупантов, наливала горячий чай в холодные чашки, но пока доносила маме в дом, он был уже теплым, потому что в марте несколько ночей морозы достигали 10-20 градусов. Но даже это "пойло" экономили, потому что запасы воды заканчивались, а искать ее где-то было страшно", — рассказывает женщина.

92-я и 93-я бригады ВСУ вместе с теробороной более месяца вели отчаянные бои за город, пытаясь остановить вражеское наступление. Теробороновцы несколько недель не давали врагу спуститься с горы, с харьковской стороны. Первый мост – в сторону Боровой – они взорвали 27 февраля, впоследствии еще несколько мостов взорвали.

Оккупанты же стреляли без разбора по мирным жителям и гражданской инфраструктуре. Один из российских снарядов застрял в огороде — в нескольких метрах от дома, где жили Валентина и ее мама. Хорошо, что не разорвался. А у пожилых людей, живущих на краю улицы, "кассеткой" снесло крышу. Пожилые хозяева чудом остались в живых.

Но под давлением превосходящих сил врага ВСУ вынуждены были отступить.

"К сожалению, местные коллаборанты — среди них немало представителей местных властей из числа ОПЗЖ и полицейских — провели московитов в Изюм короткими обходными дорогами. Показали, как переправиться на южную часть города через Северский Донец. И в начале апреля мы оказались под оккупацией", — грустно вспоминает Валентина.

"Как только ВСУ разбивали оккупантов, нам подвозили "гуманитарку" — остатки их продуктов"

Когда в Изюм вошли оккупанты, то сразу же расставили патрули, установили блокпосты. А улица, где жили Валентина и ее мама, очутилась между двумя из них.

"Местные уже не могли выйти в город без паспорта, — продолжает Валентина Бондаренко. — Вражеские огневые позиции находились у леса, там техника их была закопана. Пушки, "Грады". Крайний у лесного массива большой жилой дом, принадлежавший бизнесмену, они превратили в штаб. Иногда и раненых туда привозили. Патрули смело ходили по улицам с оружием, пьянючие. Раз видела, как один прямо на дороге дал пацанам автомат и говорит: "Стреляйте в меня!" Конфеты детям раздавали, мужчинам — сигареты, которые привозили с собой, желающим — лекарства, награбленные в Украине, так выглядело "хождение в народ и братание".

На момент оккупации, вспоминает женщина, в городе было очень трудно с продуктами, магазины были разбиты. Особенно страдали немощные одинокие люди. Сначала их опекали так называемые квартальные, которые брали на себя ответственность по уходу за ними, однако они часто менялись, потому что сами бежали от войны и не всегда могли оказать адекватную помощь.

"Новая власть" взялась задабривать местное население. Рядом с Изюмом в Бугаевке есть мощное фермерское хозяйство, так русня позволила подвозить оттуда молоко пожарной машиной. Но это было очень нерегулярно. Молоко – буквально по стакану – отпускали только на детей по предъявлению свидетельства о рождении. К молоку иногда давали по кусочку хлеба и по кусочку — граммов по 30 — сыра. А в Международный день защиты детей "асвабадители" раскошелились и выдали по банке сгущенки", — продолжает Валентина.

Далее женщина вспоминает, что впоследствии оккупанты разрешили торговлю, но взяли все под свой контроль.

"Поблизости от нас в гараже открылся магазинчик, где можно было купить что-то поесть. Сначала остатки товаров украинского производства привозили из Купянска, а потом все больше российского", — говорит Валентина.

В то время враг все больше солдат бросал в бой под село Долгенькое.

"Долгенькое мы называли "Дохленькое". И как только их там наши перебьют, то мы уже знали, что завтра привезут "гуманитарку". Как мы с соседями поняли позже, это были остатки продуктов после их боевых потерь. На первых порах по полхлеба давали, а когда еще полхлеба привезут, было неизвестно. А потом чаще стали возить, но все равно нерегулярно. Обычно выдавали по банке тушки и консервы. Могли дать полкилограмма на человека или риса, или гороха, или соли, или сахара.

Я сначала отказывалась все это брать, было противно. Да и опасно, потому что получали все это только по паспорту, данные которого фиксировались", — говорит женщина, добавляя, что впоследствии перспектива голода все же взяла свое.

Валентина также вспомнила, что одного мужчину с их улицы, который пошел с товарищем в район школы, где размещались комендатура, штаб, госпиталь, и где было большое скопление техники, бросили в подвал. Только потому, что в паспорте стояла полтавская прописка, хотя сам он давно жил в гражданском браке с местной женщиной.

"А у меня тоже полтавская прописка. Однако соседи уговорили. Меня спасло место рождения, указанное на второй странице паспорта, а до штампа прописки оккупанты не досмотрели, — со страхом вспоминает женщина. — Кстати, при раздаче гуманитарной помощи "асвабадители" и местные коллаборанты, занимавшие там какие-то должности, постоянно напоминали: "Это вам русские солдаты передали". И некоторые из наших радовались: "Эти хоть что-нибудь дают". Начинаешь объяснять: "Как же наши вам что-то передадут, если мы в полном окружении и оккупанты никого не пропускают?" Но не все понимали. Кому-то было безразлично, какая власть будет в городе. А женщины и девушки даже развлекались с вражескими солдатами. Одна разведенная мать двух несовершеннолетних мальчиков, которая жила в нескольких метрах от нас, принимала их по несколько раз в день".

"Город "Тринадцать ЮМ"

Валентина Бондаренко вспоминает, что лишь однажды попыталась заговорить с оккупантами, но очень испугалась.

"Однажды вышла на улицу и встретилась с российскими танкистами, которые, как всегда, бродили пьяными. Ну, они и начали: "Чево вы не едете в россию? Вас там ждут. Не вздумайте ехать в Польшу, вас там всех расстреляют". Спросила одного, откуда он. "Из костромы", — ответил. У меня внутри все похолодело. Вот, думаю, за мной и пришли. Вычислили. Ведь я последний пост — правду о войне – оставила на сайте костромского центра переливания крови. Поэтому я быстро прервала с ним разговор и больше ни с кем не заводила беседы.

Некоторые неуклюже извинялись: "Вы нас простите. Мы люди маленькие", "Я из курска, я никого не убивал". При этом не все даже правильно прочесть название Изюма могли. Слышала, как один из них кому-то звонил по телефону и говорил, что находится в городе "Тринадцать ЮМ", — продолжает собеседница.

Валентина отметила, еще среди оккупантов были и кадыровцы, и элэнэровцы, и дагестанцы, и россияне. Одни немного постоят, потом другие их сменяют.

"Мерзкие такие, ни одного хорошего не видела. Сразу же прошлись по брошенным домам, почистили их. Дом соседки, например, три дня "освобождали" от нажитого ею добра. Не проходили мимо жилищ атошников, большинство которых предусмотрительно покинуло город. Их адреса дали коллаборанты", — вспоминает Валентина.

Главным в городе и районе (гауляйтером) был назначен бывший милиционер Владислав Соколов — он в избирательную кампанию претендовал на должность мэра, но не набрал необходимого количества голосов. Соколов, по убеждению Валентины, и был одним из тех, кто завел рашистов в Изюм.

"Местный храм стал центром откровенной российской пропаганды. Отец Елисей (он сам из Донбасса) рассказывал прихожанам, что "россия здесь навсегда", что Киев перешел под контроль москвы, и сдавал всех подряд. К сожалению, люди верили, потому что не имели никакой информации о том, что происходит в Украине и даже в городе. Оккупанты большое значение придают пропаганде. Очень скоро они запустили выпуск газеты "ИZюм" (ее печатали в Купянске) и свое радио. Хорошо, у соседа был автомобиль, и когда он заводил его, можно было послушать по приемнику украинские новости. Я плакала уже от того, что слышала украинскую речь", — продолжает рассказ Валентина.

Женщина вспоминает, что, когда люди собирались вместе за гуманитаркой или у кого дома по вечерам, могли что-то узнать друг от друга. Хотя наблюдательные люди делали собственные выводы по движению вражеской техники, которая ночью переезжала на другие позиции и стреляла по гражданским объектам, чтобы потом свернуть все на "нациков".

"Кстати, мы даже не знали о массовом захоронении мирных жителей за кладбищем в лесу, которое находится недалеко от нас. Большинство погибших достали из-под завалов разрушенных многоэтажек в центре города. После прилетов авиабомб там все было разбито: телефонная вышка, центральная улица, пешеходный мост через реку, жилые дома, управление полиции… Там страшно было, а спасать тех, кто оказался под завалами, было некому… Кого-то впоследствии нашли, а кого-то и нет. Гауляйтер Соколов заставил людей рыть могилы в лесу. Тела для погребения, как мы потом поняли, переправляли на вертолетах, потому что другого способа доставить их в лес не было. Вертолеты летали так низко и так часто, что волосы поднимались, и садились прямо на трассу. Погибших — около 500 человек — хоронили под номерами. Кстати, техника рашистов стояла прямо на кладбище, а умерших в нашем микрорайоне на нем хоронить не разрешали.

"Рвала сорняки на соседских огородах, имитируя жизнь, и училась вышивать бисером"

Люди вынуждены были как-то приспосабливаться к условиям оккупации, чтобы выжить. У одного из жителей улицы был генератор, у другого во дворе чудом сохранилась ручная колонка. Вся округа ходила к нему за водой.

"А потом однажды ночью русня попала в три дома, при этом досталось и колонке. К счастью, разрушения оказались незначительными, поэтому мужчины ее быстро подрихтовали. На Пасху благодаря работе генератора даже паски напекли, и деткам раздавали, — вздыхает Валентина. — А там огороды начались. Это была отдушина. Я целыми днями в земле копалась. На своем огороде и на двух соседних. Имитировала, так сказать, там жизнь. Потому что соседи уехали, и если бы я не вырывала сорняков на их огородах, было бы видно, что хозяев нет, и рашисты бы заселились в их дома. Не хватало мне под боком такого "счастья".

В оккупации благодаря соседке Валентина научилась вышивать бисером.

"Там, если ничего не делать, можно было бы сойти с ума. Вышила две иконы: одну дочери подарила, а другую — военному, которого первым встретила в Харькове после эвакуации", — вспоминает женщина.

Между тем уже в июне горожане начали понимать, что ВСУ получили высокоточное оружие. Видели, как наши красиво попадают в цели: запускают беспилотники, и после этого часа через два начинали взрываться склады с боеприпасами, вражеская техника.

"Один из складов оккупанты устроили в зверохозяйстве. Там долго все детонировало. Было страшно, ведь, когда начинается разлет осколков, не знаешь, куда они попадут. Но и радостно одновременно. Перед этим наши хорошенько попали на стадион школы, где стояло много закопанной вражеской техники… Потом взорвали саму школу, в которой российские войска обустроили свой штаб. Перед войной там такой хороший ремонт сделали… Это была моя родная школа, которая была мне вторым домом. Но как я радовалась, что ее уничтожили вместе с частью личного состава оккупантов!" – не скрывает эмоций Валентина.

Жители догадывались, что рядом, в лесах, работают ДРГ — оттуда доносились автоматные очереди. После этого рашисты подняли в воздух вертолеты и долго в тех местах кружили. Позже стало известно, что несколько наших убили.

Захватчики начали готовить референдум, и оставаться в Изюме Валентине было смертельно опасно: россияне стали переписывать паспортные данные на каждом блокпосту.

"Если бы я не пошла голосовать, меня просто расстреляли бы. Соседи настояли на моей эвакуации, пообещав взять под опеку мою маму. Она категорически и дальше отказывалась покидать свой дом. К сожалению, что старые, что малые — безответственные и беспечные. Хорошо, что к концу июня на нашей улице появился свет, а с ним и вода в колонке. Поэтому я стала искать возможность выбраться из оккупации", — говорит Валентина.

Это оказалось не так-то просто. Один из ее соседей знал водителя, вывозившего людей. Они целых две недели договаривались с ним о поездке — у него то было свободное место, то не было, он то ехал, то не ехал. В конце концов, 26 июня после обеда, заплатив по 4 тысячи гривен, они отправились по сельским дорогам через Шевченково на Печенеги. Вместе с Валентиной ехали две семьи из Чугуева, бежавшие в феврале от обстрелов в Изюм, и попавшие в ад.

"Надо идти! Надо жить!"

Чтобы получить "отмашку" на линии разграничения, проходившей через Печенежское водохранилище, нужно было проехать через 15 вражеских блокпостов. Через кордон пропускали гражданских только раз в неделю, по понедельникам. И это не всегда — все зависело от настроения начальника пункта пропуска. Но все сложилось.

"Как бывшая легкоатлетка, я первой рванула к пешеходному переходу по дамбе через водохранилище. Но когда, казалось, все самое тяжелое и самое страшное было позади (проезжая по раскисшей дороге, наша машина чуть не перевернулась) и оставалось сделать последний рывок, чтобы выбраться свободу — пройти пешком километр-полтора, у меня вдруг ноги стали ватными… Не могу шагу ступить, и все! Там проезжая часть была разбита и оставалась лишь узкая металлическая тропка у перил, а под низом бурлила вода. А сбоку — разбитая техника, потому что рашисты имели "забаву" обстреливать "зеленые коридоры". Ну, я сделала усилие, уцепилась за поручни и думаю: "Надо идти, надо жить!" — рассказывает Валентина.

Волонтеры, ожидавшие эвакуированных на той стороне, увидели, что женщине плохо, пошли ей на встречу и перевели.

Дальше все происходило очень быстро. Людей посадили в бусы и доставили в Харьков. В волонтерском штабе их встретили нацгвардейцы, пограничники, сотрудники СБУ.

"Все такие красивые, в такой красивой форме! Ну такие все родные, будто их всю жизнь знала. Ко мне подошел один военный — молоденький, красивый, командир какого-то подразделения, тоже родом из Изюма, как оказалось. Это его ребята из ДРГ заходили в город. Я достала вышитую бисером икону и подарила ему. Надеюсь, она станет ему оберегом", — с радостью говорит Валентина.

Пережитый стресс не прошел для женщины бесследно. Начались проблемы с памятью. На первых порах по возвращении домой Валентина, по ее словам, не могла вспомнить даже отдельных слов, некоторые моменты выпадали из памяти целыми кусками, поэтому разговаривала, делая большие паузы.

"Думаю, пережитое было и толчком к обострению онкологического заболевания. Меня прооперировали. Но я снова работаю со студентами, вместе с коллегами волонтерим, донатим. Многие наши выпускники воюют, многие искалечены. Всем хочется помочь", — говорит Бондаренко.

"Многие не понимают, что идет война"

Недавно Валентина Бондаренко приняла участие в городском легкоатлетическом пробеге Winter Run 2023 в поддержку наших защитников. Бежала с флагом 80-й десантно-штурмовой бригады – бригады, освобождавшей Изюм.

Флаг был с подписями и пожеланиями от военных. Его передали бойцы бригады выпускнику — волонтёру вуза, рассказавшему военным историю Валентины.

"Кстати, ребята из "восьмидесятки" по просьбе волонтеров сбросили на рашистов одну из бомб за Изюм от моего имени. Это был бонус мне за донаты, — с улыбкой говорит Валентина. — Я очень благодарна своим сотрудникам и студентам за их огромную поддержку. После того, как со мной была потеряна связь, коллеги объявили меня в розыск, а позже, когда стало известно, где я, они даже собирались ехать меня освобождать. Я едва их остановила: время от времени соседи вывозили меня автомобилем за 30 километров, где была связь, и я уговорила их не делать этого. А когда вернулась домой, казалось, что вся Полтава знает мою историю. Люди на улице подходили, радостно приветствовали, на работе встречали со слезами, а я их успокаивала: "Похудела на десять килограммов, но жива, слава Богу!" Было очень приятно. Это так важно — чувствовать, что тебя не бросили, что о тебе беспокоятся. Это вселяет веру".

В завершение разговора Валентина говорит, что если в Изюме она боялась взрывов, то в Полтаве на первых порах пугалась сирен.

"У нас же там их не включали. А полтавчане на них не реагировали. К сожалению, здесь многие не понимают, что идет война, что это страшно, и надо немного изменить свое поведение. В моем доме, например, жили переселенцы из Изюма, и мне было стыдно за хозяев двухкомнатной квартиры, которые сдавали им жилье за 15 тысяч гривен. Есть что-то божеское или человеческое в этом?" – задает риторический вопрос женщина.

После освобождения Изюма Валентина в нем не была. И сказала, что, пока не будет победы, не поедет.

"Очень боюсь увидеть все разрушенным. Не дай Бог приехать туда и снова там остаться. Я такого больше не переживу. Это все непросто. Слава Богу, мама чувствует себя хорошо, даже палочку забросила. Волонтеры привозят горячие обеды, благотворители оказывают помощь, государство выплачивает пенсию, соседи присматривают. Магазины работают, транспорт пустили…

Война — это очень страшно. Ни одно поколение не проживает без нее. Вот и мне, ребенку ребенка войны, пришлось пережить этот ужас. Спасибо, что выслушали. Для меня это очень важно", — закончила рассказ Валентина.

Фото автора и предоставленные Валентиной Бондаренко